вторник, 23 января 2018 г.

Где-то там, на горе…

9 сентября 2015

Города всегда растут, как деревья, наматывая вокруг исторического центра годовые кольца улиц. Старое при этом часто уходит в землю, а новое громоздится сверху.
Интерес екатеринбургских археологов и многих жителей нашего мегаполиса недавно привлекли человеческие останки, случайно выявленные при строительных работах на улице Татищева в Верх-Исетском районе. Теперь на этом месте оживленно снуют автомобили и пешеходы, а еще в 1929 году был зеленый массив, где листья деревьев шелестели над бугорками забытых могил. А неподалеку стояла церковь. В просторечии назвали ее Нагорной (как и улицу, проходившую рядом), хотя освящен был храм во имя Всех Святых.
А вот если мы возьмем в руки план 1761 года, то увидим только «обывательские строения», домну, угольный сарай, заводскую контору, плотину и огромный пруд. Для храма места еще не найдено. В 1761 году только заложили на ВИЗе первый деревянный пока, дом Божий — будущий Успенский собор, ныне восстанавливаемый.

Вид на территорию "Уралкабель" с ЖК Татищев. Фото отсюда.
В каком году начало формироваться кладбище Верх-Исетского завода, необходимо еще выяснить, зато известно, что начать строительство Всехсвятской церкви на месте упокоения христиан в 1813 году благословил епископ Пермский Иустин. Окончилось возведение здания в 1822 году. Заводской поселок, между тем, рос. Место вечного покоя его жителей оказалось среди жилых кварталов, так что в середине XIX века захоронения на данной территории официально прекратили. Но покой старого кладбища — обманчив. Советский Свердловск стал столицей Уральской области, строятся новые предприятия, внедряются новые моральные ценности, людям жить негде, на собрание и в кино пойти некуда, а тут храмы стоят, надо их под другие нужды приспосабливать.
13 февраля 1930 году малый президиум Уральского облисполкома принял решение закрыть Успенский собор Верх-Исетского завода, 17 февраля официально перестала действовать и Нагорная церковь, все оформили одним протоколом № 37.
Хочется верить, что мы не будем столь решительно обходиться с прошлым. Если уж минувшее подало нам знак, хотя бы исследуем его, а предки пусть покоятся с миром.

Колокола сменили «проводочки»

В 1813 году на кладбище Верх-Исетского завода отправились священники Успенского собора и архитектор Михаил Малахов, где заложили на средства заводовладельцев Яковлевых одну из самых элегантных классических церквей Екатеринбурга. А уже через 9 лет взметнулась изящная колокольня, украшенная многочисленными портиками. Единственное, что так и не удалось воплотить зодчему, это установить в нишах статуи святых. Для обычной кладбищенской церкви это посчитали расточительным.
Но в тихую жизнь прихода, нарушаемую колокольным звоном, неожиданно ворвался технический прогресс. В 1890-х годах Всехсвятский храм стал одной из станций местного оптического телеграфа. На колокольне установили специальное приспособление, а дежурные следили за пожарной обстановкой и передавали специальные сигналы для местных оперативных команд. В остальное же время сотрудники телеграфа выполняли роль звонарей.

Нагорная церковь перед уничтожением и строительство
клуба металлургов ВИЗа, начало 1930 гг.
Об одном из таких работников оставил свои детские воспоминания писатель Павел Бажов: «Раз нам удалось побывать на колокольне Нагорной церкви, что оказалось не совсем просто. Этой колокольней пользовались не только для церковного звона, но и как пожарной вышкой. От завода там посменно «стояли» двое. В шесть часов утра и в шесть часов вечера церковный каморник Назарыч впускал одного и выпускал другого в притвор, откуда лестница вела на колокольню. Один из таких заводских сторожей «был в родстве» с Еремеевыми. Миша и стал его просить:
— Дяденька Кузьма, возьми нас с собой на колокольню!
Дяденька Кузьма был не из приветливых людей. У него правая рука была вдвое короче левой и не сгибалась в локте. Его за это звали «безлокотником». Природный недостаток мешал ему работать обычным образом, и он смолоду «околачивался на стариковском деле». Вероятно, этот недостаток и сделал человека угрюмым, неразговорчивым. На просьбу Миши он пробурчал:
— Придумал! Не Пасха, чтобы всякого на колокольню пускать!
На повторные просьбы ответил:
— Назарыч не пустит.
Кончилось все-таки согласием с оговоркой:
— Чтоб в первый и последний раз!
К шести часам мы с безлокотным дяденькой подошли к церкви. После заводского гудка каморник Назарыч открыл дверь и, увидев, что мы тоже входим, спросил:
— А эти угланята куда?
— Поглядеть охотятся, — угрюмо ответил Кузьма и добавил: — Отвязаться не мог.
Назарыч в противоположность Кузьме был веселым, ласковым стариком.
— Поглядите, поглядите! Только чур не баловать на колокольне. И долго там не стойте, а то как запрусь на ночь да завалюсь спать, на всю ночь тут останетесь. Ты уже догляди сам, — прибавил он, обращаясь к безлокотному. — Да не давай им борзиться по лестнице! А то ведь ребята, им все вскачь надо.
— Угу, — пробурчал Кузьма.
На колокольне Кузьму встретил другой старик ворчаньем:
— Копаешься! — и, взглянув на нас, добавил: — Хвост еще за собой притащил! Привожай их, не рад станешь!
— Говори по делу, — потребовал Кузьма.
— По делу хорошо. Часы отбивал, худого не видал.
С этим ворчливый старик стал спускаться. Напутствие Назарыча, чтоб не баловались на колокольне, оказалось лишним. Оба мы, как зачарованные, простояли с полчаса у перил колокольни, смотря на город и Верх-Исетский пруд. Стояли бы и дольше, но наш Кузьма настойчиво предложил:
— Будет! Слезайте! Не час вам тут стоять!
Мы оба заикнулись было: «Дяденька, еще маленько!», — но Кузьма был неумолим:
— Сказано слезать!

Кофейник из Нагорной церкви.
1760 гг.
Может быть, это было и хорошо, что наш угрюмый вожак не дал «досмотреть». В памяти осталась недопроявленная картина, где смешались краски заката, всхолмленность местности, скрашенная расстоянием пестрота домов и причудливая панорама Верх-Исетского пруда».

Ну а внутри Всехсвятского храма протекала своя размеренная жизнь, шли отпевания покойных перед похоронами на кладбище, читалась Нагорная проповедь Иисуса Христа о сущности Нового Завета. Особый праздник был в храме лишь однажды, 17 сентября 1872 года, когда храм вновь освятили — по случаю перестройки обветшавшего алтаря. Изменила все советская власть, она приняла решение ликвидировать храм. Ведь как гласили отчеты местной полиции, в эту церковь на кладбище постоянно ходили на службы до 300 человек.

В 1922 году из храма были изъяты все ценные вещи, содержавшие серебро. Так, в «доход государству» ушло 20, 4 кг драгоценного металла. В феврале же 1930 года на церковные двери навесили замок. Но уже после окончательной ликвидации старинной церкви в нее проник Александр Андреевич Берс — внучатый племянник русского писателя Льва Толстого. 13 апреля 1930 года он вынес из закрытой церкви несколько старинных вещей, отнеся их в местный Уралмузей.

Среди спасенного была штофная одежда фиолетового цвета с вытканными золотом и цветным шелком букетами с панихидного стола XVIII века, покровцы на панихидный столик из лиловой шелковой ткани с золотисто-зеленым позументом, а также напрестольная шаль из лилового шелка с золотым шитьем. В шкафу священника ему удалось «прихватить» штофную напрестольную одежду начала XIX века из шелковой ткани, затканную цветным изображениями букетов и вставками из оранжевого сатина. Но больше всего находок было сделано в комоде — старинный белый шелковый пояс, с вытканными цветным шелком букетами, на подкладе из розового коленкора, а также семь обрывков лиловой и красной штофной ткани, отделанных тканым шелком и синелью букетами. Заодно из закрытой церкви А. А. Берс взял и приглянувшийся кумган (сосуд для воды. — Ред.). А вот ни одной иконы спасти ему так и не удалось.

Александру Андреевичу позже «поход в храм» так и не простили, расстреляв в лагере НКВД 28 октября 1937 года на Беломоро-Балтийском канале.

В годы Великой Отечественной войны полуразрушенная церковь, как и старинное кладбище Верх-Исетского завода, оказалась на территории завода «Уралкабель» и была в итоге разобрана. В поздние же советские годы над останками людей и фундаментом Нагорной церкви уже слышался совсем не звон колокола, а бравурная песня: «Провода-провода-проводочки…» местного композитора-кооператора Евгения Шикунова.

Но полностью ли уничтожена Нагорная церковь или какие-то остатки ее в том или ином виде сохранились на территории современного завода «Уралкабель»? Церковь продолжает хранить тайны и ждет своих исследователей.

Фото с сайта 1723.ru




















КСТАТИ
Кумган, спасенный внучатым племянником Льва Толстого, любой желающий может увидеть ныне в зале XVIII века в Свердловском краеведческом музее на пр. Ленина, 69. Правда этот сосуд оказался не кумганом, а великолепным шестигранным кофейником 1760-х годов, созданным в демидовских мастерских неизвестным мастером с инициалами «М. П. Е.».

Подготовлено в соавторстве с Ольгой БУХАРКИНОЙ.

Источник

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

План строительства клуба металлистов (в будущем один из корпусов Уралкабеля), видна на плане и Всехсвятская церковь.  Фото с форума 1723.ru

 

четверг, 18 января 2018 г.

Дворянин из «Уральского рабочего»

На рубеже 1936-го и 1937 годов в свердловскую квартиру карикатуриста газеты «Уральский рабочий» Андрея Викторовича Кикина въехал новый постоялец, которого «ответственный квартиросъемщик» называл исключительно «Учитель».
Новым постояльцем на три месяца стал знаменитый художник, один из основоположников советского авангарда Владимир Евграфович Татлин. Тогда его пригласили в столицу Урала создавать спектакль «Пушкин» в местном Драматическом театре.
С Андреем Кикиным он познакомился еще в 1924 году, когда стал преподавать последнему в Московском художественном институте ВХУТЕИН. В те годы молодой студент и начал творческую карьеру в качестве иллюстратора в сатирическом журнале «Крокодил». А уже в 1931 году перебрался с женой Людмилой Яковлевной и трехлетним сыном Далем в Свердловск, поступив на работу художником в редакцию газеты «Уральский рабочий». Правда тогда он, конечно же, старался не упоминать о том, что был совсем не рабочего происхождения, закончил с золотой медалью Александровский дворянский институт и свободно говорил на трех языках.

Людмила Яковлевна и Андрей Кикины.
Свердловск, 1935 год.
Вообще же он был уже не первым из Кикиных, которые обосновались в Екатеринбурге. Даже в письмах основателя города Георга Вильгельма де Геннина встречаются письма, адресованные адмиралу Кикину. С 1839-го по 1844 годы на улице Ново-Московской проживал унтер-шихтмейстер 1-го класса Уральского Горного правления Михайло Александрович Кикин, а 29 марта 1885 года со сцены Общественного собрания пела на «чрезвычайно интересном музыкальном вечере» некто госпожа Кикина. Еще же Кикины числились жителями на разных улицах города XIX века — отставной мастеровой с Коковинской, крестьянин Тимофей Федорович с Третьей Мельковской и мещанин с улицы Спасской. И даже на выставке Уральского общества любителей естествознания 1887 года членом комиссии по археологии, антропологии, этнографии был выбрал некто И. И. Кикин. А последними Кикиными, покинувшими город в годы Гражданской войны, была семья Екатерины Яковлевны Кикиной — вдовы коллежского секретаря с ул. Колобовской, 44 (ныне ул. Толмачева).
Но вернемся к судьбе Андрея Викторовича. Подрабатывал художник А. В. Кикин в середине 1930-х годов и в железнодорожной газете «Путевка». А в 1936 году он стал первым иллюстратором уральских сказов Бажова, впервые изобразив Хозяйку Медной горы. Еще по заказу местных издательств он иллюстрирует произведения Д. Н. Мамина-Сибиряка и многих других уральских писателей. Привлекали его к работе и местные типографии. Так, многим свердловчанам в 1932 году вручали «кикинские» почетные грамоты, отпечатанные в местной хромолитографии.

Фонтан с лягушками у Дворца пионеров.
 А пока передовикам производства вручали награды, сам автор бегал на занятия в Свердловский художественный техникум, преподавая студентам скульптуру. Позже один из крупнейших скульпторов Южного Урала Паисий Яковлевич Фоминых, автор многочисленных памятников и чугунных уральских скульптурок, назовет скульптора Кикина своим лучшим учителем.
То, что Андрей Кикин был мастером далеко не местного уровня, говорит и то, что его бронзовая работа в 1936 году украсила могилу писателя Анри Барбюса на парижском кладбище Пер-Лашез. Произошло это так. 30 августа 1935 года умер один из самых известных писателей Французской республики. Он был близок официальной советской политике как революционно настроенный писатель, но и странным образом находил понимание у себя на родине. Виной всему был — талант! И советское правительство решило украсить могилу писателя памятником из СССР. Над этим политическим заказом трудились уральские мастера камнеобрабатывающих мастерских Свердловского Домтяжпромурала, промартели «Мраморский кустарь», рабочие Мраморского отделения и гальванопластической лаборатории Гранильной фабрики и литейщики Каслинского завода. А руководили созданием монумента художник К. П. Трофимов, скульптор А. В. Кикин и инженер А. А. Антипин.
 
Фото отсюда
 Уже через год после смерти литератора, 24 августа 1936 года, во дворе свердловского дома промышленности (ныне известного как «Пентагон» на ул. Малышева) открылся многотысячный митинг. В центре огромного двора на мраморном стилобате, в окружении яшмовых блоков стояла родонитовая стела. На ней был укреплен бронзовый барельеф писателя, выполненный скульптором Кикиным по слепку, присланному ему парижанином Аронсоном. Внизу же блестели позолоченные латунные буквы с именем писателя и табличка «Другу рабочего класса Франции, достойному сыну французского народа, другу трудящихся всех стран, глашатаю Единого фронта трудящихся против империалистической войны и фашизма товарищу Анри Барбюсу от трудящихся Урала (СССР)».


Андрей Кикин. Графика.
Через несколько дней после изготовления в Свердловске блоки и бронзовый барельеф перевезли в Ленинград и погрузили на корабль до Антверпена. Там из бельгийского порта его на поезде довезли до столицы Франции. В открытии монумента на кладбище Пер-Лашез участвовало около 50 тысяч парижан, и в Свердловск пришло письмо от семьи писателя, заканчивающееся фразой: «…Прошу вас передать всем нашу братскую и полную восхищения благодарность».
Но по своей специальности Андрей Викторович Кикин все же был художник-монументалист. Так что заказывали ему и живописные панно для Свердловского дома литературы и искусства на улице Пушкина (ныне Дом писателя). Для последнего им были созданы живописные панно, посвященные Бетховену,  Пушкину и  Леонардо да Винчи. В Свердловском же краеведческом музее сохранилась и другая работа мастера — картина «Обработка дерева», созданная для экспозиции музея 1930-х годов.
В 1937 году, в связи с предстоящим открытием на площади Народной Мести Свердловского дворца пионеров, решили создать фонтан и объявили конкурс. Выиграл его Андрей Кикин, перед этим посадив перед собою в мастерской своего девятилетнего сына Даля и вылепив с него скульптуру мальчика, державшего в руках огромную рыбу. Благодаря этому-то творению в 1937 году его и приняли в Союз художников СССР.
 
Л. Бетховен. Эскиз панно,
1935 год, Свердловск.
Кстати, это был уже не первый свердловский фонтан, который был создан Кикиным. Так, в 1934 году на главной площади города в сквере у пассажа им была вылеплена скульптурная группа для фонтана, изображавшая мальчика и девочку, играющих у запруды. Моделями для пассажного фонтана были выбраны его дети — сын Даль и дочь Ирина. А вот с какой же модели он лепил чугунных свердловских лягушек «из фонтана на площади Народной Мести», история умолчала.
Но однажды в декабре 1937 году в его квартиру постучал сотрудник НКВД, живший в этом же подъезде. Он тихо сообщил: — Андрей Викторович, на вас пришел донос. Мой вам совет: уезжайте, искать вас скорее всего не будут…
Спешно бежав с Урала, Андрей Викторович с семьей обосновался в Горьком, где их и застала Великая Отечественная война. Теперь он уже не рисовал, а чертил проекты боевых машин на эвакуированном артиллерийском заводе «Новое Сормово». Вновь его соседом по квартире на улице Краснофлотской, 112, на четыре месяца 1941—1942-х годов стал эвакуировавшийся столичный художник В. Е. Татлин. Тогда же он привез еще и своего сына Владимира. Именно из квартиры Кикиных сын художника Татлина ушел на фронт, и в этом же 1942 году погиб от пули немецкого стрелка.
А после окончания войны Андрей Кикин украшает город Горький (ныне Нижний Новогород) многочисленными монументальными скульптурами —  Горького и  Чкалова, изобретателя Кулибина и патриота Козьмы Минина.
 
Фонтан «Мальчик с рыбой» у Вознесенской церкви.
1982 год.
Не стало же карикатуриста, монументалиста, скульптора и живописца Андрея Викторовича Кикина «из села Верякуши Нижегородской губернии» 9 декабря 1963 года. 











Источник