понедельник, 21 января 2013 г.

Слово об основателе Екатеринбурга генерале Виллиме Ивановиче Геннине

В.А. Винер, С.И. Ворошилин

Читающему возможно покажется странным, что основателем Екатеринбурга в заголовке назван не В.Н. Татищев, как и этому многие уже привыкли, и даже уверены, что и город должен бы носить его имя. Но, увы, В.Н. Татищев является лишь одним из нескольких основателей города. К числу основателей должны быть причислены и управляющий Уктусским заводом, первый на Урале, еще до Татищева Главный горный начальник казенных заводов Бурцев, который первым предлагал построить новый завод на р. Исети, и плотинный мастер Клеопин, который непосредственно выбрал место для строительства будущего завода. Но все же главный вклад в создание города внес генерал В.И. Геннин, который не только начал очистку территории под будущую стройку без разрешения на то, как Татищев, но добился разрешения на строительство, полностью выстроил завод и крепость, а главное добился утверждения вновь основанного города, что, как будет показано далее, было не просто. К сожалению, имя Генина в течение последних 100 лет искусственно затенялось именем Татищева, что было связано с желанием подчеркнуть, что город основан не "немцем" Генниным, а "русским" Татищевым. Это было отражением многолетней борьбы с "немецким засильем", с которым многие годы шла в России борьба. И Генин оказался несправедливой жертвой этой борьбы. Сегодня время воздать ему то, что он заслужил. 
Итак, Георг Вильгельм Геннинг, или Виллим Иванович Геннин, как он себя называл обычно в России в документах, и как его звали в России в обиходе, родился в 11(21) октября 1665 году в городке Нассау-Зиген, в Германии. Часто его называют голландцем, путая его с другим Генниным, служившим в России, но родившимся в Антверпене. Следует заметить, что он был ровно на двадцать один год старше Татищева, хотя оба они умерли в один год, в 1750 году. В 1698 году во время знаменитого "великого посольства" Петра 1 в Европу Геннин оказался приглашенным Петром в Россию в качестве артиллериста, и начинает службу в качестве фейерверкера, т.е. командира батареи. С тех пор он лишь дважды на короткое время посетил Германию и все последующие 52 года своей жизни он отдал России. Служил он хорошо и быстро повышался в чинах: в 1700 году ― поручик, в 1708 капитан, в 1706 ― майор, в 1710 ― подполковник, в 1716 ― полковник. Он отличился, как артиллерист и инженер-форти-фикатор при взятии Выборга и Кексгольма, а также при Гангуте. Здесь судьба свела его с могущественными людьми из окружения Петра Первого ― генерал-адмиралом Апраксинным, главным кораблестроителем, и графом Брюсом ― будущим руководителем Берг-коллегии.
В 1712 году началась его карьера инженера. Он достраивал Литейный двор и Пороховые заводы в Санкт-Петер6урге. После этого он был назначен Олонецким комендантом и начальником Петровских, Повенецких, Конгеозерских заводов, где оставался в этой должности в течение 10 лет.
Олонецкие заводы представляли целый комбинат предприятий, включавших мощный металлургический Петровский Завод (современный Петрозаводск), заводы по производству пушек, ядер, якорей, большую верфь в Повенце, медный завод. Генниным были восстановлены запущенные старые заводы, построены новые, налажено производство ружей, проволоки, холодного оружия. А после годовой поездки по Германии, Франции, Голландии и Англии он по-видимому впервые в России вводит на своих заводах машинное производство. Между делом он открывает минеральные воды около Олонецких заводов и создает первый в России курорт, функционирующий и в наши дни. В Олонце он впервые создал школу.
В 1719 году Петр учредил Берг-коллегию и отправил Геннина в загранкомандировку для обозрения тамошних горных заводов, составления планов и моделей. Геннин не только обозрел, но и сумел внедрить увиденные им машины, привез в Россию 16 мастеров. В марте 1722 он был произведен в генерал-майоры, и с этого времени в его жизни происходят огромные перемены.
В апреле 1722 года он был направлен на Урал, где ему было поручено разобрать конфликт между Татищевым и Акинфием Демидовыми, который возник в 1721 году во время первого приезда Татищева на Урал. Как известно, приехав тогда в Уктус с крупнейшим тогда специалистом по горному делу Блиером, который занимался таковым уже около 20 лет и неоднократно бывал на Урале ранее, Татищев самостоятельно начал попытку строительства нового завода на Исети. Но на свое обращение в Берг-коллегию он получил запрет на продолжение строительства и вынужден был его прекратить. А возникший спор с Демидовыми привел к отзыву его в Петербург и возбуждению судебного расследования.
Геннин, с одной стороны, имел указание разобраться в этом деле, а, с другой стороны, он направлялся ?для исправления железных и медных заводов", т.е. для того же дела, каким он уже 10 лет занимался успешно на Олонецких заводах и с которым не справился в своей первой поездке на Урал Татищев. Геннин очень серьезно и умело подходил к делу. Он запасся обстоятельной "инструкцией" от Берг-коллегии и от Императора, которую сам и составил. Инструкция должна была очевидно подстраховать его в последующей деятельности и обеспечить необходимыми полномочиями. Он решил спор Татищева в пользу последнего и поддержал идею строительства завода на реке Исети.
Уже в феврале 1723 года он получил разрешение на начало строительства. а в марте получил первые 10 000 рублей на проведение работ, после чего с размахом начал строительство. Он вызвал 2 батальона Тобольского полка (генерал это мог, но вряд ли удалось бы это капитану) для строительства крепости вокруг завода. А все окрестные крестьяне были привлечены к строительству самого завода. Само строительство было начало в марте, а уже в июне была получена первая продукция в цехах, не требовавших энергии воды. В сентябре река Исеть была перекрыта плотиной, а 7 (18) ноября завод был пущен полностью.
Но самой трудной проблемой было по-видимому не строительство, а утверждение его. Здесь были какие-то большие трудности. Трижды писал Геннин письма Петру, но не получал ответа. Почему-то это Геннина чрезвычайно волнует. На это указывает то, каким путем Геннин добивается утверждения. В июне 1723 года он отправил более 8 писем на эту тему, в том числе самому Петру, Екатерине, секретарю и денщику Петра, двум фрейлинам Екатерины (одна из них была сестрой всесильного Меншикова), Брюсу, Апраксину и прочим (сколько было прочих, осталось неизвестным). Одновременно Императорской чете было послано медное блюдо, изготовленное из первой меди, полученной на новом заводе. На этом-то блюде и было упомянуто впервые название нового завода ― Катеринъ Бурхъ. В письме Императрице было указано, что завод назван во славу имени ее (но не в честь нее). После такого могучего залпа нужный результат был получен. Пришли письма, одобряющие и факт строительства, и новое название, хотя оно и было дано Генниным "до Указа", и была обещана присылка Указа. Непонятно, был ли все же Указ. Во всяком случае в Тобольск Геннин прислал копию не Указа, а тех писем, которые он получил от Царя и Царицы.
После этого Геннин провел в Екатеринбургском заводе, как стал в дальнейшем именоваться Катеринъ Бурхъ целых 12 леть (следует заметить, что за все свои приезды Татищев провел здесь лишь 4 года). В новый завод был переведен Сибирский Обербергамт. Выла создана уникальная система управления всей горно-металлургической промышленностью Сибири (и Урала), казенной и частной. Система просуществовала без изменений до 1861 года, а практически до наших дней. Геннин был сторонник административной системы и противник приватизации. Всего им было построено на Урале 9 новых заводов, в том числе Ягошихинский, превращенный впоследствии в город Пермь.
Он оказался свидетелем восшествия на престол всех, кто был после Петра? Каждый раз при новой коронации он надеялся испросить перевод на службу в столицу, но каждый раз получал новые награды за успешную службу и должен был вновь возвращаться в Екатеринбург. В 1727 году от имени Петра Второго ему было присвоено звание генерал-лейтенанта (В.Н. Татищев эквивалентное воинское звание генерал-поручика и соответствующий ему чин тайного советника получил лишь в 1739 году). В 1731 году грозная Анна Иоановна пожаловала генералу Геннину знаки ордена Александра Невского и снова послала его служить на Урал. С этого времени он стал именовать себя де-Генниным. Следует иметь в виду, что тогда орден Александра Невского был единственным орденом, кроме придворного ордена Андрея Первозванного. И лишь в 1734 году он был заменен в Сибирском обербергамте В.Н. Татищевым, который, впрочем оставался тут всего лишь в течение 3 лет, после чего был переведен в Оренбургскую экспедицию.
Последние 16 лет жизни, до самой смерти в возрасте 74 лет Гениин служил членом военной коллегии и начальником оружейных заводов, имевшим единственным среди членов коллегии право доклада непосредственно Императрице. Его должность можно сравнить с должностью начальника Главного артиллерийского управления (ГАУ). За это время он внес важный вклад в реорганизацию таких крупнейших оружейных заводов ― Тульского и Сестрорецкого. Умер он 12 апреля 1750 года, оставив двух сыновей. Потомки Генина остались в России и обрусели (однако, род его пресекся уже в начале прошлого века). Да и сам Виллим Иванович всю жизнь говорил и писал по русски, хотя и не без акцента.
Если кратко подвести итоги богатой деятельности Вилима Ивановича на благо России, то они сводятся к созданию Российской горной и металлургической и оружейной промышленности, к созданию системы управления всем комплексом предприятий, занятых в этих областях. Он оставил объемистый фолиант: " Описание Сибирских заводов", переизданный в 1937 году. Книга включает содержательные описания заводов, природного их окружения, геологическую характеристику мест, множество чертежей и описаний технологии XVIII века. Незаслуженно забыт этот человек.
Ну а как же В. Н. Татищев? А какой же он вклад внес, по сравнению с Генниным? Его вклад тоже велик. Он основал Оренбург и Орск. Но главный его вклад в жизнь страны ― это его участие в создании русской истории. И этот его вклад уникален. Как администратор он оказался менее удачлив. Успешной карьере мешала излишняя самоуверенность. В результате он 4 раза смещался с должности и трижды привлекался к судебной ответственности. У него явно не было того умения, бюрократического опыта, которые обнаруживал Геннин. Да и связей таких, как у Геннина, который знал лично и Императора с Императрицей и многих лиц из их окружения, у Татищева не было.

воскресенье, 20 января 2013 г.

Мёртвые говорят живым

| Кладбища Екатеринбурга

Символика надгробий старого Екатеринбурга

Еще совсем недавно старые кладбища Екатеринбурга представали посетителям безобразными свалками мусора. В годы строительства коммунизма предполагалось, что неухоженные, безобразные надгробия свидетельствуют об усиленной атеистической работе среди местного населения, и городские власти не очень-то торопились с наведением порядка на кладбищах. В ХХ веке были уничтожены наиболее выдающиеся как в плане истории, так и архитектуры комплексы старых екатеринбургских некрополей (“городов мертвых”): Успенское кладбище, располагавшееся в ограде Ново-Тихвинского женского монастыря, Лютеранско-католическое и старое Еврейское кладбища, Рязановское старообрядческое кладбище. Можно сказать, что более-менее нетронутым с конца ХIХ века вплоть до наших дней сохранился комплекс Мусульманского кладбища, где и теперь можно увидеть изукрашенные вязью арабских букв мраморные надгробные плиты конца ХIХ — начала ХХ веков. На некоторые из них сторожа Мусульманского кладбища указывают как на надгробия когда-то широко известных в городе татарских купцов Агафуровых.

С уничтожением Успенского кладбища мы потеряли возможность посетить места захоронений таких выдающихся екатеринбуржцев, как врач А.А.Миславский, архитектор М.П.Малахов, географ, экономист и историк Н.К.Чумпин. Не меньшей потерей для нас, людей, живущих в конце ХХ века, является уничтожение других исторических кладбищ города. Чем для наших современников могут быть интересны частично сохранившиеся до наших дней старинные некрополи, располагающиеся на территории Ивановского и Михайловского кладбищ? Кроме надгробия первооткрывателя россыпного золота на Урале Льва Брусницина, чей прах покоится на Ивановском кладбище невдалеке от Центральной аллеи, можно назвать еще несколько сохранившихся до наших дней надгробных памятников людям, сыгравшим более-менее заметную роль в истории Екатеринбурга конца ХIХ — начала ХХ веков. Среди таковых фотограф Николай Терехов и купец Арсений Телегин, Городской голова Василий Кривцов и епископ Григорий Яцковский, в двадцатые годы ХХ века избранный митрополитом и ставший главою церкви, не признавшей время митрополита Сергия (будущего патриарха) местоблюстителем Патриаршего престола. В то же время, старинные надгробия людей, не сыгравших никакой видной роли в истории города, могут очень много рассказать нам, живым, о том, как екатеринбуржцы конца ХIХ — начала ХХ веков воспринимали неотвратимость своего смертного часа и горечь утраты близких людей. Они свидетельствуют нам, как сто лет назад жителям нашего города виделся смысл их земного существования. Пока мы не уничтожили до конца старинный некрополь, располагающийся на территории нашего города, для нас, живущих, сохраняется возможность учиться у наших предшественников мудрости жизни.

Посетителю старинных кладбищ бросается в глаза высокий художественный уровень надгробий конца ХIХ века. Многие из них (надгробия купцов Телегиных и Ермолаевых, коннозаводчика Федулова и супруги чиновника Императорской гранильной фабрики Турышева) привлекают внимание посетителей кладбища тщательной проработкой деталей (изящный растительный и геометрический орнамент, изображение кистей и складок тканей, маленькие личики серафимов и святых). Некоторые надгробия (например, кованый крест над могилой екатеринбурженки Анны Исаковой на Михайловском кладбище) являются ярким примером искусства уральских кузнецов. Создается впечатление, что многие надгробия создавались не столько для того, чтобы служить напоминанием о жившем когда-то человеке его близким родственникам и потомкам, но и чтобы привлекать своим внешним видом внимание совершенно посторонних людей. Для мещан Екатеринбурга конца ХIХ века не было характерно выставлять богатство и обеспеченность в той же степени, как это было свойственно эпохе “Золотого века” Екатеринбурга. Главным материалом для надгробий, устанавливавшихся во второй половине ХIХ века на Ивановском и Михайловском кладбищах, оставался мраморизированный известняк — камень, часто встречающийся в окрестностях города. Весьма редко здесь можно встретить другие, более качественные сорта мрамора, а о применении в отделке надгробий таких пород, как родонит, яшма или малахит, что, по воспоминаниям старожилов, было характерно, например, для Рязановского старообрядческого кладбища, — трудно даже подумать. Главным для тех, кто заказывал надгробия и их создавал, оставалось подчеркнуть святость и особую символическую значимость места, где покоятся бренные останки человека. Человеку, ушедшему из жизни, предстоит возвращение к жизни на земле — вот то, что старинные надгробия пытаются своим видом сказать посетителям некрополей конца ХIХ — начала ХХ веков.

Значительная часть старинных надгробий представляет собою обелиски, отстроенные в виде маленьких часовенок или церквушек. Обелиски иного рода представляют собою гранитные кубы, сверху перекрытые двухскатной крышей и являют идею “последнего пристанища”, дома, в котором бренные останки человека сохраняются до времен Воскрешения из мертвых. Довольно часто крыша над местом положения в землю бренных останков человека напоминает крышку древнегреческого или древнеримского саркофагов. В античном мире смерть представлялась бесповоротной. Человек, душа которого уходила в Царство теней, умирал раз и навсегда. Вера в будущее возвращение мертвых к жизни на земле утверждает себя у народов Европы с распространением Христианства. Над подобиями саркофагов древних греков на старых некрополях Екатеринбурга некогда возвышались каменные кресты – символ победы жизни над смертью и тлением.

В чисто смысловом плане крест, как символ вечной жизни, резко контрастирует в этих надгробиях со своим основанием. На этом контрасте построена главная идея этих надгробных памятников: близким родственникам умершего кажется, что смерть навсегда похитила из этого мира родного им человека, но Вечная жизнь — жизнь на Небесах — незримо торжествует над тлением.

Среди старинных надгробий, воплощающих идею “последнего пристанища”, в наши дни каким-то особым, внутренним светом и умиротворением выделяется памятник над могилой Павлы Герасимовны Ермолаевой на Ивановском кладбище. Он выполнен из мраморизированного известняка в форме маленького русского резного терема, под крышей которого мы видим изображение Недремлющего Ока Господня с расходящимися от него треугольником лучами света. Чуть ниже мы замечаем выемку, в которой должна была находиться икона Богородицы с младенцем. Икона не сохранилась, но на задней стенке ниши, где она располагалась, мы видим, что мастер, создавший это надгробие, черной тушью нанес контуры изображения Девы Марии. Весь обелиск в целом является воплощением в камне слов “Почила в Бозе” (“Упокоилась в Боге”).

На Ивановском и Михайловском кладбищах Екатеринбурга сохранились также весьма старинные обелиски в форме круглой в сечении колонны, которую обвивает виноградная лоза с кистями спелых ягод, тянущаяся вверх против часовой стрелки. Колонну на этих обелисках венчает маленький свод, выполненный в форме облачка. Над облачками, по воспоминаниям старых людей, водружали фигуры Ангелов. Если движение по часовой стрелке можно считать образом времени жизни человека на земле, то движение против часовой стрелки следует рассматривать образом Восхождения души умершего человека на Небо. Другое, вероятно более позднее, изображение Восхождения после смерти души на Небо — полоска (ленточка) дыма, вьющаяся вверх от пламени повернутого вниз, к земле, факела.

Одним из самых впечатляющих старинных надгробий в нашем городе является обелиск над могилой тюменского купца Князева. Основу композиции этого памятника составляет обрушившаяся в верхней части колонна, символизирующая собою человека, почившего в полном расцвете сил. К колонне прислонен крест о четырех концах таким образом, что его горизонтальная планка подымается с Юга на Север. Она, таким образом, повторяет поворот нижней планки восьмиконечного Православного креста. Если большая горизонтальная планка креста символизирует Небо, то нижняя, косая планка восьмиконечного креста являет собою образ жизни человека на земле. Всю идею монумента над могилой купца Князева можно прочитать как сообщение о том, что человек, прах которого покоится под этим памятником, в своей земной жизни воплотил идеал жизни христианина и удостоился жизни на Небесах.

Находящиеся тут же, в ограде могилы купца Князева, дешевенькие, наспех склепанные из металлических труб восьмиконечные кресты, установленные над умершими в годы советской власти, выделяются разнообразием подходов в плане “куда какую палочку поворачивать”. Здесь у восьмиконечных крестов мы видим то косую среднюю планку (“покосившиеся небеса”), то нижнюю планку не подымающуюся, а, наоборот, опускающуюся с Юга на Север (знак того, что человек шел по жизни неправедным путем). Все это — следы забвения традиционной духовной культуры в нашем недавнем прошлом. Люди просто не знали основных символов Православной веры и сооружали кресты над могилами умерших родственников, руководствуясь своими очень смутными представлениями о том, как должен выглядеть восьмиконечный крест.

Часто старинные надгробия могут представлять весьма интересную информацию о людях, захороненных под ними. Примером может служить изящный обелиск над могилой Прокопия Кривокорытова, выполненный в форме старинной русской церквушки — подобия одной из башенок храма Св.Василия Блаженного на Красной площади в Москве. Из надписей на обелиске мы узнаем, что он поставлен над могилой отца детьми покойного. Из справочника конца ХIХ века выявляется, что Прокопий Крывокорытов был водовозом. В нашем представлении водовоз — бедненький мужичонка, у которого едва-едва хватает средств прокормить кобылу, на которой он возит воду, а вот, поди-ж ты, после его смерти дети ставят над могилой отца монумент покрасивей и понарядней, чем памятник над гробом покоящегося рядом коллежского асессора!

Почти у самого алтаря храма Всех Святых на Михайловском кладбище могила Екатеринбургского Первой гильдии купца Якова Андреева. Там, где указана дата его смерти, мы читаем и год (1888), и месяц (февраль), а вот на месте числа видим аккуратненькую выемку. Создается впечатление, что этот обелиск был изготовлен накануне смерти Якова Андреева, когда ни у него самого, ни у его близких не было никакого сомнения ни в том, в каком году и даже месяце этому человеку надлежало уйти в мир иной, неизвестно было только, в какой день это произойдет. Такая подробность свидетельствует, насколько мужественно люди тогда встречали свой смертный час.

Говоря о старинных надгробиях–обелисках, сохранившихся в нашем городе, никак нельзя обойти молчанием широкое распространение надгробий в форме высеченного из камня спиленного сверху ствола дерева. Часто этот ствол является постаментом для креста, иногда каменного, иногда металлического. Появление в России “моды” на такие надгробия увязывается с проникновением в страну учения масонов. Специалисты по русской архитектуре малых форм такое надгробие (если речь идет о конце ХVIII — первой половине ХIХ века) так и называют масонским, предполагая принадлежность людей, покоящихся под ними, к одной из лож. Надгробия такого типа встречаются на Михайловском и Ивановском кладбищах Екатеринбурга весьма часто. На Михайловском кладбище (на дороге, ведущей к югу от храма Всех Святых) несколько лет назад можно было даже видеть монумент, относящийся к концу двадцатых годов ХХ века, выполненный, судя по всему, с использованием старой, дореволюционной заготовки, где в верхней части каменного пня на месте основания для креста была высечена пятиконечная звезда.

Автор статьи очень сильно сомневается насчет повального увлечения идеями масонов в среде екатеринбургских обывателей второй половины ХIХ века. То, что принято называть “масонским надгробием”, является, также, воплощением представлений о конце земной жизни (срубленный ствол дерева) как начале жизни праведного человека на Небесах (крест о четырех концах).

Вплоть до наших дней в Екатеринбурге сохранились два исключительно ярких и выразительных по своей драматичности надгробия, в основе композиции которых находится обрубленное сверху дерево. Это — надгробие Турышевых — родственников служащего Императорской Гранильной фабрики в Екатеринбурге (Ивановское кладбище) и могила жены и детей известного екатеринбургского ювелира Липина (Михайловское кладбище). Крест на могиле Турышевых, выполненный из мраморизированного известняка в форме двух, скрепленных посередине лентой деревянных перекладин, как бы прорастает из середины пня, цепко ухватившегося за землю своими корнями. На обрубленный древесный ствол сзади накинуто покрывало. Памятник напоминает нам, живым, что, подобно тому, как каждый год с таянием снежных пелен жизнь на поверхности земли начинается заново, наступит время, когда земные покровы спадут и мертвые восстанут. Каждый раз, когда я сам оказываюсь рядом с могилой Турышевых, меня поражает противостояние каменного дерева – символа Надежды на Воскресение из мертвых стоящей рядом с ним засохшей сосне. Мертвый ствол сосны, изъеденный жуками-короедами, превратился в подобие колонны в древнеегипетском храме, от основания до самого верха покрытой таинственными древними письменами. Рядом с ним — другое дерев — воплощенная в камне Весть о Воскрешении из мертвых — реальное свидетельство того, что Вера человека сильнее законов природы.

У могилы Липиных испытываешь острое ощущение трагедии человека, в течение сравнительно короткого отрезка времени пережившего смерть детей и супруги. Огромный мраморный крест о четырех концах, точно большая белая птица, раскинул свои крылья над каменным пнем, установленным над могилой А.Н.Липиной. К подножию креста, будто детеныши, “сбежались” маленькие мраморные гробики, водруженные над могилками детей, а вокруг большого пня “столпились” маленькие пенечки, на которых можно прочесть имена детей Липиных. Смерть необходима, чтобы дать место новой жизни. Для того, у кого на глазах умирают его близкие — это малое утешение. Но это — напоминание о необходимости мужественного принятия ударов судьбы. И чтобы люди помнили о том, что умерший уступает место живому, между пенечками-обрубочками на могиле Липиной были высечены тянущиеся вверх веточки с живыми листочками. Весьма часто на старинных уральских православных кладбищах мы встречаем изображение шестиконечных звезд. Никакого отношения к еврейству люди, захороненные под такого рода монументами, не имели.

Некогда над этими шестиконечными звездами возвышались кресты, до наших дней не сохранившиеся. И, иронией судеб, иудеями, захороненными, непонятно почему, на православном кладбище, в конце ХХ века предстают и бывший Гласный городской думы от сословия мещан Иван Филиппович Седомский с супругою Марией Дмитриевной и Петр Кожевников — владелец иконописной мастерской на Златоустовском проспекте (ныне — улица Розы Люксембург). Между тем, шестиконечная звезда, довольно четко обозначавшая в ту эпоху принадлежность к иудейству, являла собою символический образ “земной юдоли” — бренного мира, в котором, согласно его законам, все движется к своему неотвратимому концу. И если когда-то над этим знаком возвышался крест, то потом время превратило эти монументы в своего рода исторический парадокс. Знаменательно, однако, то, что екатеринбуржским православным мещанам не было зазорно, пусть в виде “отрицания отрицания”, метить себя знаком, обозначающим принадлежность к иудейской вере, а, значит, и обозначать на могилах своих родственников внутреннюю, глубинную связь христианства с иудаизмом.

Особо следует отметить мраморное надгробие, располагающееся на небольшом всхолмье к югу от Ивановской церкви. Оно представляет собою высеченное из камня изображение гроба, с которого спадает плат.

Данное надгробие установлено на семейном участке коннозаводчиков Федуловых, но то, что в наше время с него сорваны таблички с именем захороненного под ним человека, мешает четко констатировать, кому оно принадлежит. В Екатеринбурге сохранилось только одно старинное надгробие такого типа, но на старинных фотографиях имеется изображение такого же надгробия на Лютеранско-католическом кладбище, несколько однотипных надгробий сохранилось вплоть до наших дней на Невьянском городском кладбище. Следует отметить “натуралистичность” надгробия Федулова, детальность не только в изображении плата (проработка изображения изгибов ткани, бахромы и свисающих с плата кистей), но и в изображении самого гроба (заклепок на нем, ручек и т.д.). Такая натуралистичность создает впечатление, что перед нами не каменный монумент, а реальный гроб, оставленный на постаменте не захороненным. Современный человек, неожиданно выйдя к этому надгробию, чувствует себя так, будто перед ним разверзлась могильная яма. Нетрудно, однако, понять главную идею надгробия Федулова, в свете которой этот памятник начинает представляться совершенно по-другому. Памятник намекает на те времена в будущем, когда земля (здесь она символически передана в образе наброшенного на гроб плата) “отдаст свои гроба”, и люди воскреснут для новой жизни. Человек, живший в конце ХIХ — начале ХХ века, стоя у таких памятников, размышлял о том, что такое жизнь и какие формы она может принимать. Мне у надгробия Федулова вспоминается философская притча, сочиненная талантливым русским мыслителем начала ХХ века Василием Розановым, который земную жизнь человека, его смерть и воскресение из мертвых сравнивал с перерождением гусеницы в куколку и куколки в бабочку. Согласно такому предвидению гроб соответствует куколке. Предчувствуя это в глубине своей души, верующие люди стараются не тревожить прах усопших, подобно тому, как любое неосторожное прикосновение к куколке насекомого может повредить процессу ее перерождения в бабочку.

Старинные памятники, подобные надгробию коннозаводчика Федулова повсеместно встречаются по всей России. То, что у людей, их созерцавших, рождались мысли, подобные только что пересказанной философской притче, указывает на особое отношение наших предков к останкам своих усопших и к местам их захоронения. Сто лет назад между живыми людьми и “городами усопших” вряд ли пролегала полоса полного отчуждения и отстранения — та самая, которую не так давно мы пытались создать вокруг старых и даже новых некрополей. Скорее всего, (и именно на это указывает символика старинных надгробий) к миру мертвых наши предки относились не со страхом, а с особого рода трепетом. Трепетом перед местом, где отнюдь не вечно торжествует в своем господстве над жизнью смерть, тление и разрушение, а очень медленно, невидимо для нас, ныне живущих, происходит подготовка к Возрождению из мертвых, зачинается качественно новая жизнь.

Нам, поколениям людей, долго отрицавшим существование тонкого, непроявленного в материи плана нашей жизнедеятельности, трудно при посещении старых кладбищ уловить эти настроения и понять, как и что мертвые говорят живым.

Александр Филимонов

«Бабка Боска Катербуржска»

Евгений Бирюков
Статья опубликована в газете "Главный проспект", год ?. 


Как-то мне пришлось побывать в церкви Святых Иоакима и Анны, она в Курской области. Священник тамошний освящал наш съезд российских... фотохудожников (парадокс, первые светописные изображения церковь третировала, как…. небогоугодные). Тогда же узнал, что упомянутые Иоаким и Анна — дедушка и бабушка Иисуса Христа по материнской линии. В святую команду они попали явно по-родственному. Про отцовскую семью плотника Иосифа — подробности не сохранились. Последний был как бы и ни при чем: Мария понесла, даже не лишившись девственности. Для современной медицины это всего лишь казус, а для тех лет — грех большой. Лишь позднее христианство возвело "непорочное зачатие" в ранг божий и создало культ. Матери Божьей, или Матки Боски (так по-польски, где она самая почитаемая святая). Бабке Боске (рискую так выразиться) тоже приписали чудо: всю жизнь была бесплодной, а потом вдруг родила, в 75 лет. Впрочем, все это я мог узнать и в Екатеринбурге: оказывается, польский костел, что когда-то стоял у нас на стыке улиц Вознесенской и Покровской (Карла Либкнехта и Малышева, остатки его еще долго маячили в послевоенное время), был освящен в честь зачатия той самой Анны.

Лютеранская церковь, г.Екатеринбург
Поляков в городе было заметно. Бывшие ссыльные (после восстаний 1832 и 1863 годов) со временем они здесь прижились, завели семьи, особняки, дошла очередь и до костела: римско-католическая ветвь христианства (поляки принадлежат к ней) в России была признанной, как и ее соперники протестанты-лютеране (преимущественно немцы). Тем более, что у последних уже стояла кирха во имя Святого Петра, на углу Главного проспекта и Солдатской улицы (или Ленина-Красноармейская, на том месте -дом с магазином "Подарки"). И внешне и внутренне это было довольно скромное заведение (что и требовало их вероисповедание) Поляки облюбовали место через дорогу, на близлежащей площади (где сейчас Оперный театр) и обещали здание "...в изящном готическом стиле для красы города". Отцы-управители все-таки решили расселить иноверцев и отвели другое место.
В 1880 году строительство началось, в 1884-м закончилось. Средства собирали сообща, но всего насчитали…1000 рублей. Остальные 19 тысяч добавил Альфонс Фомич Поклевский-Козелл. Он, король винной продукции Урала, уже известен был как большой меценат: за собственный счет построил "латинскую" (католические книги — на латыни) церковь в Омске, там тоже было польское гнездо. Получилось и в Екатеринбурге, Преподнес храму большой напрестольный серебряный крест. Был избран церковным старостой. Освящение первого на Урале римско-католического костела началось 4 октября 1884 года в 10 часов утра. На торжестве были представители греко-российского (православного) вероисповедания, протестанты и лютеране, англиканской церкви и "лица Моисеева закона". Так писал корреспондент "Екатеринбургской недели" и делал вывод о "братстве всех верующих в единого Бога". На каждом из трех алтарей (кроме Анны уважили еще Марию и Иоанна Крестителя) было отслужено по обедне (было и три ксёндза). На хорах (вверху) пели под аккомпанемент фисгармонии любители — г-жи Котелянская и Кронеберг и г-да Давыдов и Федоров. Присутствующие, естественно, оценили и великолепие икон в честь Матки Боски, "бабки" ее и старшего "брата Христова" по вере. Корреспондент отметил также холодный каменный пол, но уточнил, что "готовят ковер во всю церковь". В планах: "всю церковную ограду засадить деревьями, а именно боярышником, тополями и сиренью и сделать вокруг храма дорогу для гуляющих,... и доставить известное удобство для детей граждан, где в летние дни найдут чистую тенистую аллею для прогулок".

Польский костёл г.Екатеринбург, 1885 г.
Костел быстро стал популярным. Особенно с появлением органа: он притягивал любителей духовной музыки, первыми исполнителями стали: Станислав Хыб и Феофил Красовский. Организовалось Общество пособия бедным прихожанам. Опять же под патронажем Поклевского-Козелл, уже сына, Викентия. Этот истый католик передал костелу даже один из своих домов (Гоголевская, 9), в нем поселился ксёндз Иосиф Францевич Вериго, преподаватель Закона Божьего. А прямо напротив костела (Вознесенский проспект, 1) построил свое фотоателье Флориан Лехмайер, дворянин, бывший-студент Варшавского университета (согласно визитной карточке). Но еще известно, что он как раз из ссыльных повстанцев 1863 года. В 1895 году вышло разрешение вернуться опальным поселенцам к себе на родину, но многим было уже не до этого: свое последнее пристанище они нашли на католическом кладбище в Екатеринбурге. Были свои "некрополи" и у других иноверцев.
1897 году по переписи населения Российской империи (первой всеобщей) в Екатеринбурге числилось 39745 православных, 1790 старообрядцев, 323 католика, 384 протестанта, 303 иудея, 678 магометан (всего 43239 человек населения).

Соответственно были и кладбища не только православные, но и старообрядческие. В 1807 году значится уже и "немецкое" — по дороге к Березовскому заводу, у охранного кордон-поста. В конце 1850-х годов там же появилось еврейское: был принят закон в пользу вольной оседлости в городах Урала еврейских купцов и ремесленников. До этого — "ни проездом, ни жительством". В 1860-е годы между ними вклинилось польское. Здесь надгробия были особенно красивы: мадонны, фигуры Иисуса, большие мраморные кресты. Один был в центре и возвышался как символ всего кладбища.
В 1915 году в связи с войной с Германией из Екатеринбурга выдворяли неблагонадежных прусских подданных, аукнулось и на мертвых: некоторые могилы лишились ухода. После гражданской войны именитых покойников проверили на... сокрытие ценностей. Вскоре воинствующие безбожники стали валить кресты (потом к этой акции привлекали и просто очередных "дружинников", по разнарядке).. Многие фамилии на надгробиях я разбирал уже с трудом: директор; гранильной фабрики Вейц, пивзаводчик Филитц, типограф Вурм, фабрикант Перетц, краевед Клер, фотограф. Ляхмайер... Кое-что я заснял тогда для выставки "Попранная красота".
В 1961 году было объявлено о консервации этого мемориала (на 25 лет, по закону), но уже в конце 70-х годов все оказалось снесено с лица земли: спланировали сквер перед огромным новым жилым домом (Асбестовский переулок, 7). А мог бы быть замечательный исторический экскурсионный объект, сейчас бы и потомки из-за границы поехали. Надо хотя бы место увековечить памятным крестом.
Та же участь постигла и иноверческие храмы. Их закрыли в конце 20-х годов. Костел лишили креста и шпиля. В 30-е годы сюда подселился Дом санитарного просвещения, в 40-е -складское помещение (во время войны даже хранилась часть музейных сокровищ Эрмитажа), в 50-е — автовокзал. Потом просился городской шахматный клуб...
Но вдруг сюда стали примерять памятник комиссару Ивану Малышеву (улица все-таки стала его имени) и "готические" стены снесли до фундамента. Получилась площадь перед "Центральной" гостиницей. Но "комиссара" поставили все-таки в другом месте, а здесь посеяли траву, посадили цветы, провели даже дорожки Сейчас нынешние екатеринбургские католики (их около 200) снова ставят вопрос о костеле. Говорят, и место уже выделено: на берегу Исети, у дендрария.
P.S. У меня, в общем-то, православного, по крайней мере, так крещеного, самым большим воспоминанием (уже 25 лет) остаются впечатления о костеле... Святой Анны в Варшаве: там была фотовыставка "Жизнь человека до его рождения". Шведский фотогаф Леннарт Нильсон показывал серию снимков о жизни плода в чреве матери. Чудо это без медицины, конечно, не обошлось. Но что б Святая Анна пропагандировала?!

Источник

воскресенье, 13 января 2013 г.

О предках Виктора Коровина золотопромышленниках, врачах и героях

| В копилку краеведа 

Из книги Сергея Агеева и Владимира Микитюка «Рязановы — 
купцы екатеринбургские». 
Издательство Института истории и археологии УрО РАН, 1998 г.


Виктор Викторович Коровин — прямой потомок знаменитых екатеринбургских купцов Рязановых и Баландиных, первооткрывателей сибирских золотых россыпей (Аника Рязанов — прапрадед Коровина).
Д.Н. Мамин-Сибиряк так излагал легенду об этих событиях: "В первый раз добрались до сибирского золота екатеринбургские сальники только в начале 30-х годов, когда в Сибирь богатыми промышленниками Рязановыми была послана разведочная партия под руководством Ст. Ив. Баландина.
Эта партия открыла в Мариинском округе Томской губернии богатые россыпи золота. Один Воскресенский прииск дал 600 пудов золота, что по тогдашнему курсу (один пуд золота стоил 13000 рублей) составляло сумму в 8 миллионов рублей...".
Действительно, в 1832 г. в Мариинской тайге Томской губернии Степан Иванович Баландин открыл богатейшие Кундустуюльские россыпи, где, как утверждали очевидцы тех событий, "золото гребли лопатой" (экспедиция была организована на средства купца Якима Рязанова).
Пока во главе компании стояли Яким и Аникий Рязановы, дела ее шли успешно. Д.Н. Мамин-Сибиряк не пожалел ярких эпитетов для характеристики Аникия Терентьевича. Вот только некоторые из них: "первый король золотого дела", "великий делец в своей специальности, умевший крепко держать в руках нажитые миллионы". По его мнению, А.Т. Рязанов был на голову выше купечества тогдашнего уровня.
В 1832 г. Аникия Терентьевича избрали городским головой, а Яким Меркурьевич оставался в то же время пусть неформальным, но все же лидером старообрядцев. Во всяком случае он продолжал ходатайствовать перед властями по делам общины. Таким образом, в руках одного клана оказались сосредоточенными и завидный капитал, и руководство городом, и лидерство среди старообрядцев — наиболее зажиточных людей Урала и Сибири. Все это чрезвычайно тревожило правительство, которое уже начало предпринимать меры по ограничению раскола в полном соответствии с духом времени, который обычно называют "эпохой николаевской реакции".
В 1839 г. сбылась, наконец, мечта Якима Меркурьевича, за осуществление которой он так долго боролся — был освящен южный придел построенного им храма во имя Иоанна Златоуста* . Это стало большим событием для всего города — Рязановская церковь, которую старообрядцы в официальных документах именовали "молитвенным домом", оказалась одним из самых больших храмов Екатеринбурга — по размерам она уступала только Екатерининскому и Богоявленскому соборам. Храм был увенчан огромным куполом, высота которого в 1,35 раза превышала высоту самого здания. Улица, которая ведет к храму, с тех пор стала именоваться Златоустовской (ныне — Розы Люксембург).
24 июля 1839 г. Рязановы впервые легально крестили в этом храме нового члена своего большого рода — Петра, сына Александра Якимовича.
По большому счету, Яким Меркурьевич все же добился того, к чему так долго стремилась екатеринбургская старообрядческая община (по крайней мере в своих декларациях) — ведения служб в соответствии с древними преданиями, догматами и уставами. "Двуперстники" получили и своих священников, подбираемых попечителями храма помимо епархии.
Казалось бы, что еще надо? Но большинство старообрядцев медлило с переходом в единоверие. Во всяком случае к 1841 г. список видных купцов, ставших прихожанами Рязановской церкви, пополнился только Диомидом Ивановичем Баландиным. Продолжали упорствовать Аникий Терентьевич Рязанов, Гавриил Фомич и Владимир Кириллович Казанцевы, Савва и Иван Лукичи Тарасовы, Степан Иванович Баландин, Яким Яковлевич Харитонов и другие купцы, в свое время ближайшие соратники Якима Меркурьевича.
Этот "раскол" в верхушке екатеринбургского купечества продолжался до 1845 г., когда Аникий Терентьевич Рязанов пришел молиться в праздник Троицы в Иоанно-Златоустовскую единоверческую церковь. В 1846 г. присоединились к единоверию Николай, Никита и Гавриил Фомичи Казанцевы. Примерно тогда же прихожанами нового храма стали Блохины, Харитоновы, Красильниковы, Коробковы...
Все они внесли свою лепту в дальнейшее строительство и оформление Рязановской церкви. В 1849 г. был освящен северный Никольский придел, в 1852 г., уже после смерти Якима Меркурьевича, начал действовать главный придел во имя Святой Живоначальной Троицы. С тех пор, вплоть до закрытия в 1930 г. большевиками, храм так и назывался — Свято-Троицким. Кстати, в связи с этим некоторые краеведы впадают в ошибку, утверждая, что Яким Меркурьевич построил в Екатеринбурге две церкви — Иоанно-Златоустовскую и Свято-Троицкую. Неофициально же этот храм всегда именовался Рязановским.
По богатству Рязановская церковь была одной из первых в городе — бывшие старообрядцы щедро одаривали храм церковной утварью, драгоценными окладами для книг и икон. В частности, внук Аникия Терентьевича — Николай Викторович Рязанов — пожертвовал Свято-Троицкой церкви замечательную дарохранительницу весом 52 фунта, украшенную драгоценными камнями (ее стоимость оценили в 6 тыс. руб.).
Бесценным достоянием храма были две чудотворные иконы - Казанской Божией Матери и Святого Чудотворца Николая. Первый образ ранее хранился в Казанском женском старообрядческом монастыре в селе Шарташ. По решению правительства этот монастырь (или "скит") был разгромлен в ноябре 1846 г., а проживавших в нем стариц разослали по местам их прежнего жительства. Тогда же были конфискованы многие древние книги, утварь и иконы, которые горные власти передали в Рязановскую церковь. Возможно, что еще одна очень почитаемая реликвия Свято-Троицкой церкви, древнее Евангелие, поступила в этот храм тоже из Шарташского скита.
В мае 1920 г. большевики изъяли из храма 5 пуд. серебра. На одном только окладе чудотворной иконы Казанской Божией матери насчитали 132 бриллианта! К сожалению ничего не известно о судьбе главных реликвий храма — книгах и иконах. Скорее всего они были уничтожены большевиками, как не представлявшие для них абсолютно никакой ценности. А может их прихватили какие-нибудь иностранцы, охотившиеся за русскими раритетами.
После 1930 г. в Рязановской церкви разместился клуб Автодора, потом кинотеатр "Рот Фронт", затем промышленное предприятие, потом ДК автомобилистов. Здание лишилось купола, колокольни и подверглось значительной внутренней перепланировке. Теперь это храм Русской Православной Церкви, которая делает все возможное для приведения его в первозданное состояние.
Своеобразным символом расставания со старообрядчеством стал театр, возведенный Якимом и Аникием Рязановыми при участии Гавриила Фомича Казанцева и Максима Ивановича Коробкова на углу Главного и Вознесенского проспектов в 1847 г. (ныне кинотеатр "Октябрь"). Со временем его посетителями стали даже многие из твердых в вере ревнителей древляго благочестия. Интересно, что бывшие "столпы" старообрядческой общины еще 15 лет владели зданием театра, содержали его и только в 1863 г. пожертвовали городу.
После смерти Якима Меркурьевича несомненным лидером среди екатеринбургского купечества стал Аникий Терентьевич Рязанов. И вскоре он первым из екатеринбуржцев был удостоен звания коммерции советника. В 1847 г. А.Т. Рязанов второй раз баллотировался на пост городского головы и победил с большим преимуществом.
Интересно, что примерно с середины 40-х гг. Аникий Терентьевич начал вкладывать значительные капиталы не только в золотодобывающую промышленность, но также в цветную металлургию и добычу каменного угля. На его и Т.П. Зотова средства купец Никон Абрамович Ушаков провел геологические исследования в Северном Казахстане, в окрестностях Кокчетава. В результате был открыт ряд месторождений каменного угля, свинцовых, медных и серебряных руд.
Аникий Терентьевич скоропостижно скончался 19 февраля 1857 г. то ли от сердечного приступа, то ли от инсульта, в самом зените славы. Его коммерческая деятельность была на подъеме, репутация как купца — безупречной.
Совсем немного не дожил Аникий Терентьевич Рязанов до реформ Александра II, которые направили Россию по новому пути. Одновременно с реформами происходили серьезные изменения в составе екатеринбургского торгово-промышленного класса: именитые купеческие фамилии, которые были известны во многих уголках России, постепенно начали сходили со сцены, уступая дорогу новой поросли коммерсантов, большей частью не имевшей старообрядческих корней.
Вполне возможно, что если бы Аникию Терентьевичу довелось вести свою деятельность в новых условиях, то судьба всей фамилии Рязановых (да и других, связанных с ней родственных узами) могла сложиться совсем иначе. Вспомним, что Д.Н. Мамин-Сибиряк, явно выражая общее мнение, называл его и первым королем золотого дела, и великим дельцом, умевшим крепко держать в руках нажитые миллионы.
Впрочем, процесс упадка древних купеческих родов происходил не столь стремительно, как иной раз описывается в краеведческой литературе. Например, с легкой руки Д.Н. Мамина-Сибиряка, пошла традиция считать, что уже к концу 50-х гг. XIX в. произошел крах частной уральской золотопромышленности, когда из-за многочисленных тяжб, исков и споров со стороны сибиряков, дробления капиталов и разгульной жизни многих уральских купцов почти все они разорились. "Уцелела только фамилия Рязановых. Это был настоящий разгром, отразившийся на всех сторонах жизни бойкого города. Золотой ураган улетел, не оставив после себя даже следов — вернее сказать, не оставив ничего кроме разрушения". Однако эти слова писателя — явное преувеличение, точно так же, как и другое его утверждение о том, что город ничего не получил в результате открытия золотых россыпей в Сибири.
Сибирское золото подняло род Рязановых на недосягаемую, казалось бы, высоту. Символом его удач на сибирских просторах стал дар Аникия Терентьевича в 1834 г. музею Петербургского Горного института золотого самородка с алтайских гор весом в 2 фунта и 79 с половиной золотника. В том же году он пожертвовал другой самородок весом 70 золотников и 48 долей екатеринбургскому минералогическому кабинету.
Заслуги Аникия Терентьевича Рязанова перед Отечеством были столь велики, что даже несмотря на отрицательное отношение властей к старообрядцам, 11 февраля 1835 г. ему было пожаловано потомственное почетное гражданство* , а в 1836 г. его наградили Золотой медалью на Владимирской ленте "за усердие к пользе края и к развитию горной промышленности". Это была вторая награда Аникия Терентьевича — еще совсем молодым, в 1821 г., он был награжден Золотой медалью на Аннинской ленте за "пожертвование казне для присутственного места каменного дома".
В начале 30-х гг. Аникий Терентьевич был удостоен еще и "монаршего благоволения за общеполезное пожертвование в технологический институт и другие учебные заведения" в связи с совершеннолетием наследника престола. В 1838 г. он вновь пожертвовал деньги на училище в Санкт-Петербурге, за что получил "высочайшую благодарность".
Таким образом, неблагожелательное отношение властей не сделало Рязановых противниками режима, они всячески демонстрировали лояльность правительству и продолжали поиски решения наболевшей проблемы легализации своих священников. Как искренне верующие христианине и добропорядочные граждане они не мыслили свою жизнь без духовных пастырей, а такой возможности к концу 30-х гг. уже не было. Более того, власти явно искали повод для начала репрессий против екатеринбургской старообрядческой общины, ее старшин и попечителей. А великолепная, почти достроенная Рязановыми Иоанно-Златоустовская церковь, стояла опечатанной.
За два года до смерти А.Т. Рязанов начал ходатайствовать об устройстве в Екатеринбурге женской богадельни на принадлежавшей ему земле с северной стороны древнего старообрядческого кладбища. Он предназначал этот приют "для призрения убогих, увечных и престарелых, не имеющих пропитания, вдов и сирот, в Екатеринбурге находящихся" и обязался выстроить за свой счет помещение для богадельни на 20 мест, обеспечить его мебелью, посудой и другими необходимыми принадлежностями. Кроме того, он планировал внести в банк на "вечные времена" 5 тыс. руб. серебром, проценты с которых пойдут на содержание приюта. После открытия заведение должно было перейти в заведование правительства.
Но бюрократическая машина крутилась очень долго: сначала главный начальник горных заводов Уральского хребта доложил о намерении коммерции советника министру финансов, тот сделал соответствующее представление Кабинету Министров, одобрившему желание А.Т. Рязанова. Наконец, дело дошло до самого императора, который "высочайше повелеть соизволил: разрешить Рязанову устроить в г. Екатеринбурге, на избранном им месте, приют, наименовав его "Рязановским". Потом надо было еще разработать проект здания, утвердить "Проект правил" и т.д.
Богадельню Аникий Терентьевич так и не успел открыть. Уже после его смерти, 16 июня 1864 г., на том же самом месте была открыта "Рязановская больница", строительство которой обошлось Рязановым в 6 тыс. рублей. Содержалась она на средства коммерции советницы Анны Семеновны Рязановой.
Первоначально в больнице было 15 коек, и предназначались они для неимущих граждан. В городе она пользовалась доброй славой благодаря чистоте и заботе персонала о больных. Интересная подробность: при больнице завели огород, а в хлеву держали корову — свежие овощи и молоко поступали на стол больным. После смерти Анны Семеновны попечителем больницы стал Виктор Аникиевич Рязанов. Регулярную финансовую помощь ей оказывала К.А. Баландина, которая вела активную работу в российской организации Красного Креста и постоянно отчисляла деньги на детский приют; была действительным членом Екатеринбургского благотворительного общества и одно время его председателем (1882-1887 гг.).
Прославилась своими благотворительными делами и внучка Я.М. Рязанова - Е.И. Любимова. В апреле 1875 г. она стала действительным и почетным членом Пермского губернского попечительства детских приютов, непосредственно была попечительницей пермского детского приюта. Е.И. Любимова неоднократно жертвовала значительные средства на нужды образования: 500 руб. на библиотеку Д.Д. Смышляева, 15 тыс. руб. в фонд торговой школы и т.д. Однажды подарила 517 книг библиотеке общества пермских приказчиков.
В 1897 г. ее поблагодарила вдовствующая императрица Мария "за многолетнюю особенно усердную заботливость" о воспитанниках приюта, а в октябре 1900 г. она была пожалована Мариинским знаком I-й степени за 25 лет беспорочной службы в ведомстве императрицы Марии. 

ГОРОДСКИЕ ГОЛОВЫ ЕКАТЕРИНБУРГА 
1788 – 1790 Купец Меркурий Степанович Рязанов
1790 – 1793 Купец Яков Калашников
1793 – 1796 Купец Егор Степанович Егоров 
1796 – 1799 Купец Михаил Федорович Тарасов 
1799 – 1802 Купец Иван Родионович Казанцев
1802 – 1805 Купец Семен Захарович Калашников
1805 – 1808 Купец Яков Филиппович Толстиков
1808 – 1811 Купец Яков Филиппович Толстиков
1811 – 1813 Купец Иван Родионович Казанцев 
1813 – 1814 Купец Петр Иванович Федоровых 
1814 – 1817 Купец Яким Меркурьевич Рязанов 
1817 – 1820 Купец Лука Михайлович Тарасов 
1820 – 1823 Купец Яким Меркурьевич Рязанов 
1823 – 1826 Купец Лука Михайлович Тарасов 
1826 – 1829 Купец Петр Яковлевич Харитонов; 
1829 – 1832 Купец Семен Фокич Черепанов 
1832 – 1835 Купец Аникий Терентьевич Рязанов
1835 – 1838 Купец Алексей Васильевич Дрозжилов
1838 – 1841 Купец Иван Федорович Савельев 
1841 – 1844 Купец Яким Меркурьевич Рязанов 
1844 – 1847 Купец Максим Иванович Коробков
1847 – 1850 Купец Аникий Терентьевич Рязанов 
1850 – 1853 Купец Гавриил Фомич Казанцев
1853 – 1856 Купец Иван Якимович Рязанов
1856 – 1860 Купец Гавриил Фомич Казанцев 
1860 – 1863 Купец Михаил Егорович Клопов 
1863 – 1866 Купец Михаил Ананьевич Нуров
1866 – апр.1867 Купец Зот Зотович Блохин Апр.
1867 – 1869 Купец Иван Аникиевич Рязанов 
1869 – 1872 Купец Василий Васильевич Кривцов
1872 – 1876 Горный инж. Владимир Александрович Грамматчиков
1876 – 1880 Купец Михаил Ананьевич Нуров
1880 – 1884 Купец Василий Васильевич Кривцов 
1884 – 1894 Купец Илья Иванович Симанов
1894 – 1895 Горный инженер Александр Александрович Черкасов 
1895 – 1898 Инженер-технолог Иван Семенович Бурдаков
1898 – 1902 Купеческий сын Гавриил Гавриилович Казанцев
1902 – 1908 Купец Иван Константинович Анфиногенов
1908 – 1917 Чиновник Александр Евлампиевич Обухов
Нояб. 1917 – март 1918 Журналист, революционер Сергей Егорович Чуцкаев
июль 1918июль 1919 Дорожный инженер Никита Алексеевич Либединский

Род Падучевых, с которым Рязановы породнились благодаря браку между Александрой Ивановной Баландиной (внучкой А.Т. Рязанова) и врачом Владимиром Александровичем Падучевым (см. схемы 12 и 35), происходит от казенных людей горного ведомства. Именно к этому сословию относился Александр Иванович Падучев — отец врача, который родился около 1824 г., а его родным городом являлась, по всей вероятности, Сатка.
Александру Падучеву как человеку горного ведомства предстояло отслужить в нем не менее четверти века. Именно отслужить — настолько военизированной была служба на казенных заводах. Только после этого он мог удалиться от дел, но вместо него к службе должны были приступить сыновья. Таков был порядок. Но при всем при том казенные мастеровые, в отличие от крепостных частных заводов, имели определенные перспективы — талантливые и усердные могли получить хорошее образование в ведомственных учебных заведениях.
Одна из горных школ действовала тогда в Сатке. Ее и окончил в августе 1838 г. Александр Падучев.
Из зданий, спроектированных Александром Ивановичем Падучевым для жителей Екатеринбурга, в краеведческой литературе обычно отмечают дом Надежды Аникиевны Сусловой по ул. Златоустовской, 5. Здесь архитектор смешал элементы двух стилей — классицизма и барокко. В этом здании в 1885 г. открылась контора "Товарищество П.Н. Яблочкова и Кº в России", положившая начало электрическому освещению Екатеринбурга. Очень вероятно, что это был не единственный случай, когда А.И. Падучев выполнял проекты зданий для своих будущих родственников — у Рязановых и Баландиных было много домов в городе.
Наиболее важным вкладом Падучева в архитектуру Екатеринбурга является дом коллежского асессора (затем надворного советника) Николая Ивановича Севастьянова, выкупленного у него в 1874 г. казной для размещения в нем Окружного суда. Здание это удачно расположено вдоль Главного проспекта (ныне ул. Ленина, 35) и городского пруда и придает центру города своеобразный и неповторимый вид. По своей архитектурной форме дом Н.И. Севастьянова весьма оригинален. С одной стороны, он относится к постройкам позднейшего классицизма. Именно для этого стиля характерен бельведер — вышка в угловой части здания. Но, благодаря обильным украшениям и отдельным деталям на фасаде и внутри здания, характерным для готического стиля, его можно отнести и к типу архитектурных сооружений, выстроенных в псевдоготическом ключе. Возможно поэтому иногда утверждают, что дом спроектирован неизвестным итальянским архитектором.
Первенцем в семье Падучевых стала Елизавета, родившаяся 31 августа 1857 г. О ее судьбе у авторов нет никаких данных.
Следующим и последним ребенком в семье был Владимир. Он родился 21 июня 1859 г., а его крестными, как записано в метрической книге Вознесенской церкви, стали "царскосельский 2-й гильдии купецкий сын Иоаким Егоров Жмаев и долматовская мещанская девица Анфиса Осипова Малявина".
После окончания в 1877 г. екатеринбургской гимназии Владимир Александрович учился в Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Стоило это довольно дорого и, вполне возможно, что обучение в столице не обошлось без материальной поддержки крестного. Со 2 мая 1883 г. В.А. Падучев приступил к работе в екатеринбургской городской больнице, точнее, в ее Рязановском отделении. Так еще раз пересеклись пути золотопромышленников и Падучевых. Рекомендовал его на должность "второго врача" один из "отцов города" Илья Иванович Симанов, один из членов попечительского совета больницы. Впрочем, все члены совета тоже прекрасно знали вчерашнего студента, считали его весьма серьезным человеком и грамотным врачом. Так что за кандидатуру Падучева проголосовали единогласно.
Что представляли из себя екатеринбургские лечебные заведения в то время? Первая больница, состоящая в ведомстве городского управления, открылась 12 декабря 1876 г. Первоначально она размещалась в каменном здании, принадлежащем городу, и было в ней всего 45 коек. Потом больницу расширили сначала до 80, затем до 122 коек в трех каменных и пяти деревянных корпусах.
Но, как уже говорилось, благодаря Рязановым еще в 1864 г. открылась частная больница для неимущих сначала на 15 коек, а потом к ним добавились еще 8. В начале восьмидесятых годов эта больничка стала отделением городской. Как раз в это время в ней и появился Владимир Александрович, которому суждено было отработать там почти 36 лет. Имя В.А. Падучева встречается также в списке врачей роддома.
С 1889 г., когда скончался старший врач Александр Генрихович Фолькман, всем больничным комплексом стал заведывать Владимир Александрович Падучев, оставаясь в то же время врачом Рязановского отделения. Нетрудно подсчитать, что главному врачу больницы было тогда всего 30 лет.
Под его руководством больница стала неузнаваемой: были организованы хирургическое, инфекционное и психиатрическое отделения; открылись аптека с лабораторией, дезинфекционная камера и прачечная; был построен целый "больничный городок". В результате его деятельности количество больных, проходивших курс лечения в больнице, увеличилось за три десятилетия в 3 раза.
Многие нововведения Владимиру Александровичу приходилось буквально "выбивать" у городских властей. Но он был не просто настойчивым человеком. Современники отмечали искреннее желание врача помочь страждущим, зачастую не имеющих средств на лечение у частных врачей. Проникнутые убежденностью речи Падучева в городской Думе растапливали холодные расчеты отцов города, постоянно ссылавшихся на тощий бюджет. В этом общественность Екатеринбурга усматривала несомненную заслугу врача.
Те, кто хорошо знал его, отмечали уравновешенность характера, взвешенность и отточенную логику суждений, которая отсекала любые надуманные аргументы оппонентов.
Владимир Александрович был врачом широкого профиля - занимался и хирургией, и терапией, и акушерством, и инфекционными заболеваниями. Достоверно известно, что в конце 1890 - начале 1891 г., вместе с другим врачом, Александром Эдуардовичем Ландезеном, он ездил в Берлин для изучения "коховского" метода лечения туберкулеза. Болезнь эта нещадно косила екатеринбуржцев всех сословий, невзирая на то, богатые они были или бедные. Деньги на поездку выделил екатеринбургский купец М.Ф. Рожнов, уже упоминавшийся ранее один из крупнейших на Урале виноторговцев.
В то же время В.А. Падучева можно назвать и санитарным врачом, так как он непосредственно контролировал городские источники водоснабжения, качество продуктов, реализуемых на рынках, бойни и т.д. Была у него еще и официальная служба в качестве чиновника - он преподавал гигиену в городском четырехклассном училище и там же, с 1 сентября 1884 г., работал врачом. С 1887 г. В.А. Падучев работал также врачом Императорской гранильной фабрики.
Как и многие другие представители интеллигенции Екатеринбурга, Владимир Александрович являлся членом Уральского общества любителей естествознания (УОЛЕ). Кроме того, был одним из учредителей и почетных членов Уральского медицинского общества, где отвечал за формирование библиотеки.
В течение 29 лет Владимир Александрович Падучев неизменно пользовался симпатиями горожан-избирателей — с 1888 по 1917 г. был гласным городской Думы. Причем избирался он абсолютным большинством голосов: на выборах 2 мая 1894 г. за него проголосовали 116 чел., а против только 52. В то же время за Гавриила Гаврииловича Казанцева, ставшего через четыре года городским головой, тогда было подано только 100 голосов, а против — 73.
Секрет столь длительной популярности В.А. Падучева среди избирателей Екатеринбурга заключался в том, что он не кричал на каждом шагу о своих политических убеждениях, а просто считал работу в городской Думе необходимым продолжением своей основной деятельности. Как гласный Думы он непрерывно требовал корректирования затратной части городского бюджета в пользу здравоохранения и часто добивался своей цели. А постановления городской Думы, принимаемые по его инициативе, становились реальными инструментами улучшения санитарного состояния города. И его общественная работа была небезуспешной. Эпидемия холеры, бушевавшая в России в 1892 г., не смогла собрать существенной дани в Екатеринбурге в чем явная заслуга и Владимира Александровича.
Надо отметить, что в Думе у В.А. Падучева было немало единомышленников, с помощью которых часто и проводились в жизнь его задумки. Среди них следует назвать прежде всего городского голову Илью Ивановича Симанова. Благодаря заслуженной репутации честного и неподкупного человека В.А. Падучев избирался членом ревизионной комиссии Думы, комиссии по постройке нового городского театра, а затем театральной комиссии. Его избирали даже членом исполнительной комиссии по заведыванию делом электрического освещения. Работал он и в комиссии по благоустройству города. Без Падучева не обходилась врачебно-санитарная комиссия и попечительский совет городской больницы.
Некоторое время Владимир Александрович состоял и членом попечительского совета сиротско-воспитательного дома, именовавшегося в честь его создателя купца С.А. Петрова*. В сентябре 1897 г. В.А. Падучева избрали председателем попечительского совета вместо выбывшего с этой должности бывшего городского головы Ильи Ивановича Симанова.
В 1913 г., когда исполнилось 30 лет врачебной деятельности В.А. Падучева, это стало событием для города. Газета "Уральская жизнь" посвятила юбилею часть первой полосы, опубликовав там же и портрет юбиляра, что тогда было редкостью. Особо подчеркивался такой факт: "30 лет неустанной бессменной работы врача не в какой-либо специальной клинике, всецело приспособленной к врачеванию какого либо одного рода недугов, а в городской больнице, куда несут и везут людей со всеми недугами, со всеми разнообразными формами заболеваний, красноречивее всяких слов говорит за себя".
Люди, хорошо знавшие этого городского врача, дали ему тогда такую характеристику: "скромный, невыдвигающийся". Это видно даже из архивных документов. На каком-то этапе карьеры В.А. Падучева как государственного чиновника ему было пожаловано личное дворянство. Скорее всего это произошло с присвоением чина коллежского асессора, дававшего такое право.
И вот что интересно — принадлежностью к дворянству он как бы пренебрегал. В то время было принято в различных документах указывать сословную принадлежность человека. Например, при крещении детей в метрические книги обязательно записывалось сословие родителей: "дворянин", "купец такой-то гильдии", "потомственный почетный гражданин" и т.д. Чиновники обычно указывали свой чин. Падучев же и при крещении своих детей упорно представлялся в Вознесенской церкви не дворянином или чиновником, а просто врачом. Видимо, по мнению Владимира Александровича, это лучше всего характеризовало его положение в обществе.
Впрочем, иной раз его точка зрения встречала непонимание. В 1894 г., заполняя анкету гласного городской Думы, в графе "сословие" он указал "врач". Анкета вернулась из канцелярии пермского губернатора с разъяснением, что врач это профессия, а не сословие.
Точная дата смерти В.А. Падучева не известна. Есть только данные о том, что умер он осенью страшного 1919 г. от тифа, заразившись им в больнице и был похоронен на той части Михайловского кладбища, которая в настоящее время снесена.
Александра Ивановна Падучева скончалась в 1937 г. О ней известно, что и она в меру своих возможностей занималась до 1917 г. благотворительной деятельностью — являлась членом правления общества помощи недостаточным ученицам женской гимназии (которую она, кстати, окончила). А еще А.И. Падучева была действительным членом общества попечительства о начальном образовании в Екатеринбурге. В 1914-15 гг. она являлась товарищем председателя екатеринбургского Дамского кружка, который организовывал сбор теплых вещей для фронтовиков, табака, уход за ранеными в госпиталях и т.д.
Связь с семьей Баландиных у В.А. Падучева не ограничилась чисто родственными узами - и Клавдия Аникиевна, и Владимир Александрович многое сделали для организации деятельности Общественного собрания Екатеринбурга.
Всеми делами Общественного собрания распоряжались шестеро старшин, избираемых "из числа господ-членов собрания". Длительное время председателем совета старшин являлся Владимир Александрович Падучев. Современники считали, что именно ему обязан своей популярностью клуб, именно он создал в нем дружественную психологическую атмосферу, объединившую екатеринбургскую интеллигенцию.
Род Коровиных издавна, с 1820 г., проживал в селе Белоносово Белоярского района Свердловской области. Именно там в 1879 г. родился Яков Филиппович. Он храбро сражался на русско-японской войне и был награжден четырьмя георгиевскими крестами и пятью медалями, а также именным оружием — револьвером, на котором было выгравировано "Герою Порт-Артура от императора Всероссийского".
Я.Ф. Коровин командовал батареей на Электрическом утесе в Порт-Артуре и, возможно, является прототипом поручика Борейко из романа А.Н. Степанова "Порт-Артур" (хотя образ этот, конечно, собирательный). Автор книги "Порт-Артур" неоднократно бывал у Коровина в гостях в селе Белоносово в 1938 - 1939 гг., когда работал над книгой (она впервые издана в 1942 г.). В двенадцатилетнем возрасте Александр Николаевич Степанов сам участвовал в обороне крепости и знал всех артиллеристов Электрического утеса.
С 1907 г., после возвращения из плена, Яков Филиппович работал продавцом в лавке общества потребителей, с 1925 по 1928 гг. — председателем сельпо, затем стал первым председателем колхоза имени Блюхера. Имел четырех детей — Александру (в замужестве — Карзанова), Лидию (живет в г. Каменск-Уральском), Елизавету и Виктора, ставшего мужем Людмилы Викторовны Падучевой.

Источник