Осколки былого

Статья из журнала СК «Стройкопмлекс плюс» №1-2 2008 (45)

"Убегаю из дома, тороплюсь, спешу, но обязательно обернусь назад, на родное окно на восьмом этаже блочной многоэтажки: там мама машет вслед: "Все будет хорошо".
Ритуальное "оглянись" передалось от прабабушки как некий семейный знак. С высоты маме хорошо виден мой путь, и со своего поста она уйдет только, когда размеры моей фигурки уменьшатся до движущейся точки, а я, оглянувшись, уже не сумею различить дорогое лицо".
 

На крылечке старого дома из потемневших бревен светлый силуэт, взмах руки — другая женщина прощается с нами на полотне Олега Колосова, это Галина Александровна, мама художника. Сценка эта из жизни семьи, а дом имеет реальный адрес: Свердловск, ул. Октябрьской революции, № 39. Олег Леонидович родился здесь.

Звезды над садом
"Дом, где мне предстояло прожить 35 лет, строил для себя и не достроил некий инженер, — пишет О. Л. Колосов в автобиографии "Осколки былого" (книга готовится к выпуску). — Строил со вкусом: парадный вход с крыльцом и палисадником, с высокой дверью и узким окном над ней... По обе стороны коридора располагались четыре попарно смежные большие и светлые комнаты с высокими "голландскими" печами (одна печь выходила сразу в две смежные комнаты). Топились печи из коридора. Двери, ведущие в комнаты, были высоки, снабжены замками с защелками и латунными ручками, украшены накладной резьбой в стиле "модерн". Красивые были двери. Комнаты высотою три метра с лишним и большими — по три в каждой — окнами были просто превосходны. Комнаты были не оштукатурены — не успел инженер...

 Далее следовали: большая кухня с подпольем и огромной русской печью, ватерклозет, ванная. ( Последние два помещения при отсутствии водопровода, который опять же не успели подвести, были совершенно бессмысленны и подверглись перестройке в жилые помещения, а ватерклозет заменили "удобства во дворе".) А где же инженер? Праздный вопрос — нас "заселили" в 1936-м... В этом доме мои родители надеялись построить наше общее счастье...

Я этот дом всегда очень любил. Любил весной, когда мы открывали окна и прямо в комнату рвались ветви цветущей сирени, мешая вечером окна закрыть. Любил летом, когда окна были постоянно открыты и заменяли мне дверь. Любил осенью, когда в саду, созданном мамиными руками, созревали чудесные яблоки бессчетного количества сортов, а наша необыкновенная сверхплакучая береза покрывала двор желтыми листьями... Любил даже зимой, когда стены в углах покрывались инеем, на полу намерзал лед, окна "плакали" (воду с помощью марлевых фитилей собирали в бутылки, висевшие на гвоздях по концам подоконника), а изо рта шел пар. Зимой окна были совсем непрозрачными из-за толстого слоя льда, покрытого необыкновенно красивыми таинственными узорами. Если сильно замерзнешь, можно было посидеть перед открытой печной дверцей и посмотреть на огонь...

Большая семья.

 И никогда больше я не видел таких больших и ярких звезд, как те, которые светили над нашим занесенным снегом садом...
Сейчас этого дома уже нет. На его месте красуется огромное стеклянно-металлическое чудище, торгующее иномарками. Я видел его издалека, подходить к нему мне не захотелось".

Страницы истории на страницах журнала
Действительно, на ул. Октябрьской революции на момент подготовки статьи осталось всего 4 здания (на 2008 г. на улице находилось 10 домов в различном состоянии. Прим. ArtOleg), так что одна из первых улиц Екатеринбурга, Коробковская до революции, сформировавшаяся в середине 19 века, может просто исчезнуть с карты города, унеся в Лету страницу истории города. До наших дней сохранился сад Ястребовых, где растет самый старый в Екатеринбурге дуб (ему более 100 лет); и сад Д. И. Казанцева, ставший основой музея плодового садоводства Среднего Урала.
Впрочем, вся улица, по существу, является памятником истории и культуры Екатеринбурга. Издавна Коробковская — Октябрьской революции была известна как улица умельцев-ремесленников и прекрасных садов. С подачи Казанцевых и Ястребовых все соседи увлеклись выращиванием яблонь, вишен, сливы, благо географическое расположение территории создавало естественную защиту от вымораживающих северо-западных ветров. Так что улица Октябрьской революции утопала в зелени, отсутствие благоустройства скрашивалось роскошью цветущих садов.

Проект создания зоны экологии и культуры на улице Октябрьской революции активно обсуждался в Екатеринбурге в середине 1990-х годов и получил поддержку на уровне правительства области, но по сию пору не реализован. Между тем время и люди не щадят заповедный уголок, удивительным образом сохраняющий обаяние даже за строительными заборами.
Поэтому мы решили по мере сил осуществить проект в печатном варианте. Первые публикации (журнал "ДОМ.СОМ", сентябрь, 2007; газета "Уральский садовод", №2,2008) посвящались Д. И. Казанцеву, создавшему знаменитый сад на приусадебном участке дома № 40. Попробуем воссоздать колорит ул. Коробковской — Октябрьской революции.

А.Ф. Прасолова и А.И.Прасолов,
бабушка и дед.

Сегодня мы знакомимся с семьей Колосовых, соседями Казанцевых, проживавших в доме напротив. Олег Леонидович помнит, как мальчишки бегали к Казанцевым за яблоками. И, хотя у селекционера каждый плод был на учете, кое-что перепадало пацанам, у которых сводило желудки от голода, потому что детство их пришлось на военное лихолетье.

"Есть хотелось все время..."
Семейный архив Колосовых в идеальном порядке: история семьи от прадедов в фотографиях и документах. Воспоминания Галины Александровны Колосовой составляют несколько общих тетрадей, заполненных четким почерком копировщицы. Одна из тетрадей повествует о том, как обитатели ул. Октябрьской революции переносили тяготы Великой Отечественной войны.
"22.06.41. Воскресенье. Война! В этот день, кажется, по всей стране была хорошая погода... — пишет Галина Александровна. — Мы всей семьей пошли в сад Дворца пионеров... пили там кефир с булочками. (Почему-то запомнился кефир, хотя тогда он не был дефицитом и продавался везде.) Пришли домой, на стене тарелка репродуктора, из нее — речь Молотова".
"ДОК, где работал Леонид Иванович, получил приказ вместо мебели делать лыжи для армии. У них не получалось, их торопили, таскали в обком. Обещали, если быстро не освоят, "поставить к стенке". Леонид Иванович очень расстраивался и, когда под новый год получил повестку в армию, сказал: "Слава Богу!".
В городе ввели затемнение (не верьте тому, кто говорит, что его не было) и соблюдали его строго. С наступлением осени все крались по улицам в чернильной темноте. Велели рыть щели и наклеивать на стекла полоски бумаги. Щели мы не вырыли — немцы были далеко. Дрова еще были, но нужно было экономить. Обычную печь топить перестали. Сложили плитки. Электричество исчезло. Появились "коптилки" или "мигалки" — маленькие бутылочки с керосином и фитильком из тряпочки, нашему поколению знакомые еще по 1918 году.

Г.А. Колосова и Л.И. Колосов.

 Рабочий день был 11 часов. Мой "Транспроект" из управления дороги перевели в ДКЖ им. Андреева. Проектанты сидели в буфете и фойе, а наша группа (чертежники) — в коридорчиках позади лож. Зал и сцена функционировали по прямому назначению. Много было эвакуированных артистов. Пробираясь как-то через зал на другую сторону клуба к проектантам, я нос к носу столкнулась с молодым Райкиным".

Чем прокормиться? — вот главная тема военной тетради.
"Есть хотелось все время, но мы от голода не зверели, не ссорились и не делили хлеб на пайки". Продуктовый запас пополнялся за счет карточек: 2 карточки служащих (по 400 г), 3 карточки иждивенцев (по 200 г), детская и маленького Лешика (домашнее имя Олега — Ред.) (300 г).
"1 января 1942 года уехал в армию Леонид Иванович... Нас, как семью офицера, прикрепили к распределителю для среднего комсостава на ул. Малышева. Отоваривали плохо: на мясной талон для ребенка редко давали яичный порошок, а чаще — сушеные карасики длиной в палец, по 300 г на месяц, плюс по 300 г хлопкового масла и карамели на месяц. Не знаю, за счет чего у Лешика выросли зубы..."

Оладьи из тертой сырой картошки, изжаренные на хлопковом масле, вызывали тошноту, за что и были прозваны "тошнотиками".
А в следующем году об этих оладушках приходилось лишь мечтать, потому что питались в основном картофельной кожурой, которую давали знакомые (глава семьи служил в НКВД).
"Оказывается, из картофельной кожуры можно приготовить несколько "блюд", — сделала открытие Галина Александровна. — Кожуру я молола на мясорубке, заливала водой, помешивала, отжимала. Из выжимков пекла лепешки, добавив в них овсяные отруби, в основном колючки, которые продавались на рынке стаканами по дорогой цене. Отстоявшуюся после выжимков воду сливала, на дне оставалась гуща темного цвета, содержащая крахмал. Вскипятишь — готов кисель".
За кожурой нужно было ходить по вечерам. Ценный продукт Галина Александровна старалась как можно быстрее доставить домой, пока не отняли лихие люди. Ее не раз останавливали патрули: "Что в сумке у этой стремительной особы?" И какую отчаянную тревогу вызвал один такой досмотр! В тот вечер в придачу к кожуре друзья дали куриную ногу, ее Галина Александровна спрятала на дно сумочки. Если при обыске деликатес обнаружился бы, то пришлось бы объяснять, откуда куриная нога взялась....
Поистине царский подарок сделал брат — несколько килограммов пшена в импровизированном мешочке из рукава рубашки: "Какая это была радость! Сваришь кастрюльку пшенной каши, утром просыпаешься с ощущением счастья.
— Что такое?
— Ах да, целая кастрюлька пшенной каши!
...Летом перешли на лебеду. Сначала съели всю лебеду во дворе. Потом мальчишки ходили за лебедой во двор Тубдиспансера, на ул. Московскую. Двор был огромный, и лебеды хватило до молодой картошки. В эти злосчастные зиму и лето я продала все, вплоть до одеял. Шуба Леонида Ивановича ушла за кусочек мяса с мозговой косточкой для заболевшего корью Лешика". А у самой Галины Александровны признали дистрофию...

 В 1944 году началось победоносное наступление по всему фронту, а весной посадили картошку. "И картошка выросла чудная. Все! Кожуру мы больше не едим!" Тема еды заканчивается оптимистично, жизнь идет своим чередом.
Галина Александровна устроилась работать в библиотеку. Оклад маленький, карточка 400 г, но есть и свои плюсы: короткий рабочий день и возможность брать любые книжки. Заведующая была смелым человеком: задняя комната библиотеки забита запрещенной литературой, которую полагалось уничтожить (а сын заведующей был осужден на 15 лет по 58-й статье за то, что слушал с другом не сданный кем-то приемник). Заведующая давала книги Галине Александровне, та носила их Элиньке.
1945 год. Победа! "Я чувствую себя одиноким без войны", — сказал Черчилль.
Это кощунственное признание так поразило Галину Александровну, что она внесла цитату в свои записи. Жизнь без войны открывала новые перспективы, хотя Леонид Иванович вернулся с фронта тяжелобольным. Его болезнь делала жизнь семьи подчас невыносимой. Для релаксации Галина Александровна решила завести сад. "С горя. Для души, — поясняет она — Люди с горя пьют, а я, следуя примеру соседей, посадила сад: 8 яблонь, 15 вишен, 2 сливы, малину, смородину, крыжовник, цветы. Воду носили с колонки по 20-30 ведер за вечер.

Некоторые саженцы дали соседи, в том числе Ястребовы — вишни, Казанцевы — сливы. И хотя земля была неплодородная, цветом и структурой напоминала асфальт, волшебные руки Галины Александровны творили чудеса. Через несколько лет сад начал одарять хозяев превосходной вишней, смородиной и крыжовником.
Роскошь природы контрастировала с интерьером дома, напоминавшего, по самокритичному признанию Галины Александровны, "На дне" М. Горького: стены грязноватые, пол облезлый, во всем — вопиющая бедность. "Но бедность была в то время всеобщим состоянием и совершенно не пугала молодежь: к Элиньке и Лешику приходили друзья. Дружелюбие детей смягчало горечь печальных лет".
Дети, активно участвуя в хозяйственных делах, тем не менее, жили в собственном все-таки радостном мире. Этот мир на картинах Олега Колосова, в книге Олега Леонидовича "Осколки былого".

 Змей в поднебесье
"По мощеной полосе улицы в обоих направлениях двигался транспорт. Количество экипажей, запряженных лошадьми, безусловно, превосходило количество автомобилей, многие из которых были газогенераторными. У них справа, за кабиной шофера, от подножки и до крыши торчала круглая чугунная колонка, в которую периодически набрасывались березовые чурки из стоящего в кузове вплотную к кабине ящика. В колонке шла непрерывная сухая перегонка этих чурок, газ использовался двигателем в качестве горючего вместо бензина. Куда шли отходы в виде дегтя и угля, я не знаю, но, судя по кочегарскому виду шоферов, процесс их утилизации был не для чистюль".
Делом чести пацанов было зацепиться 3-4-метровым проволочным крюком к деревянному борту кузова и катиться на коньках вслед за машиной... Если везло, проехав сотню метров, пацан успешно отцеплялся, либо падал из-за врезавшегося в снег конька, либо шофер, внезапно затормозив, выскакивал из кабины, ловил замешкавшегося пацана и ножом срезал коньки. Это была чувствительная потеря — новые коньки, когда еще раздобудешь...
Летом на смену конькам приходили самокаты, собственноручно изготовленные из двух досок, чурбачка, двух или трех шарикоподшипников и десятка гвоздей. Катились они со страшным шумом.
Еще одна забава — запуск бумажного змея, также собственного изготовления. Сложнее всего было раздобыть бумагу, пригодную по своим свойствам для змеестроения, и суровые нитки. Дранки и мочало для хвоста проблемы не составляли.

 Склеивание змея, регулирование "путанки" из ниток, чтобы змей не кувыркался, уравновешивание хвоста дополнительным грузилом — это целая наука. Начинали с небольших змеев, поднимаемых "с хода" — бегом вдоль улицы. Набравшись опыта, забирались на крыши и пускали змеев "с места по ветру". Это совсем несложно: нужно "поискать ветер", потихоньку поднять змея, не дать ему кувыркнуться или порвать нитку, держать его в высоте, потихоньку травя нитку, улавливая порывы. Чем дольше продержишь змея, чем дальше его отпустишь, чем длиннее будет нитка — тем выше твое мастерство. Змей оборвется, в конце концов, или ветер ослабнет и змей спикирует, или сильный порыв закрутит змея и перепутает нитки... Тогда мчится целая ватага на поиски, лезут пацаны через заборы, рискуя быть искусанными свирепыми псами или изжаленными крапивой хозяевами этих псов; карабкаются на чужие крыши под вопли всевидящих бабок. На всю жизнь осталось ощущение натянутой трепещущей нити в руке, этот кажущийся крохотным мечущийся из стороны в сторону мой змей в поднебесье. Это был момент подлинного счастья, и, кажется мне, никакими сверхрадиоуправляемыми, но покупными, лишенными рукотворности дорогущими игрушками его не обрести".

 А еще пацаны с подведенными от голода животами играли с юношеским азартом в прятки, ляпки, "сыщиков-разбойников", футбол, резались в "чику".






На весь квартал,
На пустошь всю,
Один был мячик "кожаный",
Такой казался роскошью,
Как что-то невозможное...
Как мы рубились в "ножички",
И в "чику", и в "пристеночек",
И матюгались мужички,
(Стесняясь, правда, девочек).
И жмых сосали каменный,
Как унимали голод мы,
И на воров "экзамены"
Сдавали, кто нестоек был...

Война кончилась
"Хорошо помню День Победы, — вспоминает Олег Леонидович. — Все как пьяные, и те, кто выпил, и те, у кого маковой росинки во рту не было. Пьяные, опустошенные, измотанные войной, разучившиеся беззаботно радоваться.

 Многие плачут. По стране прокатилась волна самоубийств людей, тяжело искалеченных. И на наших улицах в последние годы войны было множество калек, особенно на базарах и в пивнушках. Иногда, подвыпив, они затевали драки.
В ход шли костыли, упавшие не могли подняться, стоял жуткий мат — кошмарное зрелище. А потом калеки стали быстро-быстро куда-то исчезать. Позднее узнали, что инвалидов отправляли с глаз долой на Валаам.
А в День Победы сердечко мое пело от счастья, и казалось, что пройдет немного времени и жизнь станет безоблачной, будет сколько угодно еды, и мне дадут целую сковороду жареного лука и яиц и еще сгущенки с хлебом. Но радость улеглась, а жизнь не стала лучше, и еще долго мы по привычке говорили: "Когда закончится война...".
С того дня прошло шесть десятилетий с гаком. В марте Олегу Леонидовичу Колосову, инженеру, художнику, поэту, исполняется 70 лет. Родом из военного детства, он пронес эти впечатления через жизнь, наполненную самыми разнообразными занятиями, встречами с интересными людьми.
Судьбоносным оказалось соседство с Гарькой (Гарибальди Урвановым), его семья жила в этом же доме. Гарька совершил акт доброй воли, взяв под покровительство отпетого сорванца, приблатненного пацана, известного своими проделками, исключенного из школы. Это занятие уберегло мальчишек от многих бед. Появился новый друг — Юра Эйсмондт. Ребята дополняли друг друга: Юра приобщал Лешу к школьным занятиям, а вот Леша, как предполагала мама, помогал Юре отбиваться в уличных схватках.
Радиолюбительство вскоре распространилось на всю улицу и совершенно изменило Олега. Это увлечение обеспечило пятерку по физике, пригодилось будущему бортрадисту и косвенным образом способствовало поступлению в УПИ. А после окончания УПИ Олег Леонидович более 30 лет проработал инженером-конструктором на закрытом оборонном предприятии, ныне известном как АООТ НПП "Старт". От тех времен осталась пачка свидетельств о рацизобретениях и медаль "За трудовое отличие".

А потом Олег Леонидович резко изменил свою жизнь и стал преподавать в детской художественной школе, активно занялся живописью. Так проявилось еще одно детское увлечение: в "художку" озорник Олежка ходил с удовольствием и впоследствии не расставался с карандашом и кистью. Родная улица Октябрьской революции по сей день остается лейтмотивом его живописи как осколки прошлого.
 

Светлана Серова
Фото Ирины Андреевой
Иллюстрации Олега Колосова
Использованы семейные
архивы О. Л. Колосова