понедельник, 30 сентября 2019 г.

Екатеринбург. Панорама Кафедральной площади. 1918 г.

Екатеринбург. Торжественное построение в честь празднования Георгиевских кавалеров в день святого Георгия Победоносца на Кафедральной площади. 9 декабря 1918 г.


Размер изображения 122х18,8 см 96 dpi. 
Скачать исходники в JPG или TIF https://cloud.mail.ru/public/2Ljp/3TzvYK2AR

Панорама собрана с помощью скриншотов с кинохроники.





~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ 

О празднике Георгиевских кавалеров


Императорский Военный
Орден Святого Великомученика
Георгия Победоносца
26 ноября по юлианскому календарю (9 декабря по новому стилю) 1769 года Императрица Екатерина II учредила высший военный орден Российской Империи — орден Святого Георгия Победоносца, имевший девиз "За службу и храбрость" (в 2000 г. орден восстановлен как высшая военная награда России). Награду получали воины, проявившие в бою доблесть, отвагу и смелость. В этот же день в России широко отмечался Праздник Георгиевских кавалеров, когда чествовали всех кавалеров Георгиевских отличий - от таких прославленных людей, как Александр Суворов, Григорий Потемкин, Михаил Кутузов, до простых солдат, матросов и казаков, награжденных Георгиевскими крестами и медалями. Эта традиция сохранялась до Октябрьской революции. В последний раз праздник Георгиевских кавалеров торжественно отмечался 26 ноября 1916 года.

Источник

суббота, 28 сентября 2019 г.

Роль государственных чиновников в управлении уральской промышленностью (В.Н. Татищев и В.И. Генин на Урале)

Горнозаводская промышленность Урала от Петра I до Екатерины II

***

Как уже говорилось выше, ближе к 10-м годам XVIII века горнозаводская промышленность переживает спад и потерю интереса к ней со стороны власти. Более чем на десятилетие внимание к Уралу совсем ослабело: до 1716 года здесь не построено ни одного крупного завода.

С одной стороны, энергичное строительство заводов в разных местах страны до 1705 г., видимо, имело результатом более или менее достаточное удовлетворение нужд государства, для которых в первую очередь и строились заводы на Урале. С другой стороны — и внимание правительства и средства казны были сосредоточены на напряжённых военных условиях. Частные предприниматели, очевидно, не очень хотели в этот тяжёлый, а по временам и опасный период рисковать средствами, вкладывая их в дорогое, медленно и не сразу окупающееся строительство заводов. И опять-таки не только в отношении Урала и не только в области металлургии, но вообще в создании промышленности частный капитал стал энергично действовать лишь в 1710-х, ещё более в 1720-х годах. Зато задержка в строительстве заводов на Урале в 1705-1715 гг. была компенсирована быстрым темпом роста числа предприятий в последнее десятилетие царствования Петра, в эти годы действуют и казна и частные лица, главным образом Демидовы[99].

Расцвет горнозаводского Урала приходится на период 1720-30-х годов. 20-е годы Урала тесно связаны с такими именами как В.Н. Татищев и В.И. Геннин.

Начало 20-х годов XVIII века характеризуется завершением войны со Швецией. В этот период правительство Петра I приступило к осуществлению ряда мер в области экономической политики. Были учреждены Берг-, Мануфактур — и Коммерц-коллегии, задача их состояла в том, чтобы содействовать развитию крупной промышленности и торговли, помимо этого государство отменило монополию казны на торговлю многими товарами, стала осуществляться жесткая протекционистская политика.

В этот период предпринимаются и мероприятия, направленные на форсирование уральской металлургической промышленности, делалось это для обеспечения растущих потребностей страны в железе и экспорте его на европейский рынок.

В 1720 году по решению Берг-коллегии на Урал посылается группа специалистов, в состав группы помимо прочих участников вошли Василий Никитич Татищев[100] и Иоганн Фридрих Блиер - приехавший в Россию из Саксонии в 1699 году в качестве пробирного мастера и после занимающийся поисками полезных ископаемых на территории России[101].

Таким образом, В.Н. Татищев прибывает на Урал и осматривает предприятия: в Кунгуре, Уктусский казенный завод, Каменский, Алапаевский. На Уктусском заводе было учреждено горное начальство, ведавшее управлением уральских заводов.

Функции Сибирского горного ведомства В.Н. Татищев попытался сформулировать в донесении Берг-коллегии 28 февраля 1721 года. Он предлагал значительно усилить контроль бюрократических органов власти над производственной деятельностью частных предпринимателей и над использованием ими природных ресурсов[102].

Казенные заводы на В.Н. Татищева и сопровождающего его И.Ф. Блиера произвели безотрадное впечатление. Например, Уктуссский завод был построен на неудобном месте, домны и молоты летом и зимой простаивали из-за недостатка воды по несколько месяцев[103].

Наблюдая плачевное состояние казенных заводов, у В.Н. Татищева появляется идея о создании нового мощного завода, так как старые заводы в данных условиях требуют перестройки, а эти средства лучше направить на строительство нового предприятия. Таким предприятием должен был стать Исетский завод. Татищев намеревался превратить его в центр горнозаводской промышленности Урала и потом перевести сюда Ирбитскую ярмарку, важный торговый центр России, тем самым сделав этот регион крупным торговым пунктом.

Камер-коллегия вопрос о переносе Ирбитской ярмарки отдала решать властям Сибирской губернии. Там решили, что подобное мероприятие может привести к сокращению таможенных сборов и нарушению традиционных торговых связей европейской России и Сибирью, так как Ирбитская слобода находилась в центре населенного земледельческого района, была выгодно расположена на границе европейской части России и Сибири. В итоге, предложение В.Н. Татищева было отклонено[104].

Ещё одной проблемой уральских казенных заводов было малое количество опытных доменных, молотовых и плотинных мастеров. Выручить квалифицированными кадрами мог Олонецкий металлургический район. Но в 1720 и 1721 годах перевода специалистов не было. Только в 1725 году, когда заводами управлял Генин — 20 олонецких мастеров прибыли на Урал: это мастера и подмастерья плавильного медного дела, дощатые, доменные, молотовые, укладные, стального дела, проволочные и другие. Кроме того, В.И. Генин взял с собой из Петербурга специалиста по маркшейдерскому и медеплавильному делам, двух меховых и машинных мастеров.

В январе 1723 года на Урал прибыла вторая партия олонецких мастеров. Все эти кадры были использованы, уже сменившим к тому времени Татищева, Гениным как для строительства и эксплуатации новых заводов, так и для реконструкции старых[105].

Но вернемся к Уралу в период управления им Татищева.

Как уже говорилось выше, проблема с рабочей силой на Урале в первые десятилетия XVIII века разрешилась за счет приписки к заводам местных крестьян, за счет сформировавшегося рынка вольнонаемной рабочей силы (здесь главным образом отходники и беглые крестьяне).

Управители заводов до приезда В.Н. Татищева на Урал и он сам в первое время (1720-1721 годы) не жаловались на недостаток "вольных наемщиков".

В.Н. Татищев указывал на относительно недорогой рынок труда вследствие дешевизны "харчей и протчих потребностей". В январе 1721 года он писал, что "Работников здесь охотных, особливо для обучения, достать возможно довольно с малейшим жалованием".

Но постепенно ситуация менялась. Связано это было с усиленной борьбой правительства против самовольного ухода населения, и прежде всего крестьянства[106].

19 февраля 1721 года появляется именной указ "О возвращении в прежние места беглых крестьян и бобылей". В указе постановлялось: "Беглых крестьян и бобылей… людям у кого ныне (они) есть, прежним владельцам… отдавать…". Срок возвращения беглых определялся в год, "а по последней мере на полтора года, чтоб никто впредь никакой отговорки не имел". Также на нынешних владельцев накладывался своеобразный штраф "за то, что они оных беглых держали и ими владели…": по 20 рублей за двор в год, а если беглый не имел семьи, то 20 рублей просто за одного человека[107].

Вот такие условия выдвигало в числе прочих и горнозаводчикам. Не трудно догадаться, что невыполнение их ничем хорошим не сулило - в законе оговаривалось и наказание от увеличения штрафа до ссылки на каторжную работу.

Такая ситуация поставила горную администрацию в тупик. Буквальное выполнение закона не только должно было уменьшить предложение вольнонаемного труда, но и грозило оставить уральскую промышленность без рабочей силы.

А.И. Юхт, ссылаясь на документы В.Н. Татищева, приводит сведения о том, что слободы, приписанные к казенным заводам, возникли не более как 40 лет назад, то есть после 1678 года; следовательно, согласно указу 1721 года всё население их подлежало высылке на прежние места жительства. В таком случае заводы останутся без работников, потому что других слобод ближе 100 верст нет[108].

Сообщение о подобной угрозе В.Н. Татищев отправил в Берг-коллегию. Там этот вопрос самостоятельно решить не могли и дали поручение В.Н. Татищеву провести "с пристрастием" перепись населения. Данное мероприятие целью своей ставило выяснение у крестьян: кто они, откуда и в каком году пришли, кому принадлежали. Отмечалось, что если опрашиваемые крестьяне и заводское население будут давать правдивые сведения, то Берг-коллегия предпримет попытку оставить их при заводах.

Однако Строгановы и другие вотчинники добивались от Берг-коллегии возвращения своих беглых крестьян, осевших на казенных и частно - владельческих заводах.

Берг-коллегия, опасаясь жалоб прежних владельцев в Сенат и царю потребовала от В.Н. Татищева и А.Н. Демидова, чтобы они в отношении беглых поступали согласно указу 19 февраля 1721 года.

В таких условиях В.Н. Татищев предложил компромиссное решение: всех беглых крестьян, принадлежавших Строгановым и другим помещикам, выслать, а дворцовых и монастырских оставить[109].

В условиях, когда высылка всех беглых грозила остановить предприятия, правительство вынуждено было пойти на некоторые отступления от февральского указа.15 марта 1722 года издается именной указ "О переписке на заводах работных людей", где уже написано: "… работных людей не ссылать с тех заводов неволею, дабы тех заводов не опустошить…"[110].

Таким образом, мы видим, что правительство России поняло какие проблемы может создать горнозаводской промышленности Урала законодательство против беглых, поэтому оно внесло в него соответствующие коррективы. В свою очередь В.Н. Татищев показал себя как сторонника послаблений в крепостнической политике, конечно, в первую очередь, потому что складывающиеся условия сделали бы невозможным обеспечение заводов рабочей силой и успешное развитие промышленности.

Однако вместе с апрельским указом правительство подтвердило закон февраля 1721 года о сыске и возврате беглых и вновь потребовало, чтобы без отпускных писем крестьян на работу не принимали[111].

На местное население в качестве рабочей силы рассчитывать не приходилось, оно неохотно шло на заводы. В.Н. Татищев отмечает, что, например, приписные крестьяне были мало заинтересованы в горной службе и стараются побыстрее выполнить работу, не заботясь о её качестве[112]. Только часть жителей заводских поселений работала на предприятиях, остальные занимались ремеслом, торговлей, работали по найму, в том числе у зажиточных крестьян в приписных слободах и т.д.

Население заводских поселений могло лишь частично удовлетворить потребности горнозаводской промышленности в работниках. В связи с этим Татищев решает, что одним из выходов из сложившейся ситуации может быть разрешение добровольного поселения при вновь строящихся заводах государственных крестьян.

Помимо этого было понятно, что дальнейшее развитие промышленности потребует дополнительных рабочих рук, поэтому, считал В.Н. Татищев надо точно определить условия отхода крестьян на работу.

Все пришлые люди должны являться в канцелярию горного начальства, которая после проверки их документов и выдачи им специальных писем направляла бы их в слободы и на заводы. "А без писем таких на всех заводах никого не держать", - писал В.Н. Татищев. Подобное ограничение предоставляло горному начальству возможность контролировать (в интересах казенной промышленности) распределение пришлых людей между казенными и частновладельческими заводами. В.Н. Татищев предложил обложить вольных работников поголовным сбором в размере одного рубля, чтобы более принудить их к работе. Также он предлагал нанимать на работу беглых солдат, ссылаясь на Горную привилегию 1719 года, где предусматривалось освобождение заводских работников от уплаты податей, солдатской и матросской службы[113].

Уже позже в 1725 году правительство, учитывая нехватку рабочей силы на заводах и опасность нападения на эти места башкир, издает указ "О содержании сибирских заводов… об охранении оных от нападения Башкирцев, или от разбойников…". Здесь оно разрешило не брать рекрутов в армию с заводов и приписных слобод, а определять их "в заводские работы и обучать всякому мастерству". Причем, указ этот касался только Урала - в законе говорилось: "Оное определение о рекрутах прочим никаким заводам не в образец…"[114]

Но все предложения В.Н. Татищева об использовании вольнонаемного труда находились в противоречии с общим курсом закрепостительной политики проводимой правительством.

Известно, что помимо вышеозначенного В.Н. Татищев рассматривал и другой способ пополнения рабочей силы. В Соликамске, на Демидовских заводах и в Тобольске жило много пленных шведов, многие из них занимались торговлей, различными ремеслами, некоторые находились на заводских работах. Этот контингент Татищев предлагал направить к месту будущего Екатеринбурга для развития в нем торговли и промышленности и существовала только одна проблема - шведы не имели семей, что вероятно, мешало им закрепиться на Урале, а русское население не хотело отдавать своих дочерей замуж за лютеран[115]. Был провозглашен манифест и имело место постановление Синода о том, что такой брак ничего зазорного не имеет, но, видимо, на население это не подействовало, так как информации о том, что было дальше нет, а история показала, что шведских семей на Урале не появилось[116].

Также В.Н. Татищев широко известен как человек, стоящий у истоков создания профессионального образования на Урале в сфере горного дела. Такая проводимая им политика - тоже своего рода решение кадрового вопроса в этом регионе. С первых же шагов своей деятельности Татищев столкнулся с нехваткой мастеров и вообще квалифицированных специалистов по всем основным горнозаводским профессиям. Основной задачей для решения этой проблемы ставилось повышение уровня грамотности населения, подготовка необходимых кадров на месте, не надеясь на присылку их из европейской России[117].

И действительно, горнозаводские школы и училища, находящиеся в ведении Горного ведомства положили начало профессионально-техническому образованию на Урале[118].

По мнению В.Н. Татищева школы должны в первую очередь готовить административно - управленческий и технический персонал.

В 1721 году Василий Никитич наказывал: "Здесь на заводах и в каждой слободе особно построить избы с сеньми и зделать по потребности красныя окошка, поставить столы и лавки, и во оных обучать ребят"[119].

Первоначально предполагалось организовать только арифметические школы, в которых дети изучали бы арифметику, геометрию, триганометрию, черчение и рисование, основы горного дела. Но грамотных ребят оказалось довольно мало, поэтому от этой идеи пришлось отказаться. Наряду с арифметическими планировались словесные школы для обучения детей чтению и письму. Словесные школы должны были служить как бы подготовительной ступенью для арифметических. Такие учебные заведения были созданы в 1721 – 1722 годах в Кунгуре. Также словесная школа была на Алапаевском заводе.

Основной контингент учащихся на Урале составляли дети заводских людей (мастеров, подмастерьев, заводских учеников), духовенства и подьячих, хотя сам Татищев считал, что следует обучать в первую очередь сыновей дворян и детей боярских, так как они умеют читать и писать и их сразу можно будет определить в арифметические школы. Но дворян в Сибири было мало, к тому же дворянские дети находились в ведении Военной коллегии и для зачисления их в школы или на службу в горное ведомство требовалось разрешение Сената и других учреждений.

В общем, в период пребывания В.Н. Татищева на Урале в школах насчитывалось около 100 учеников. Духовенство, подьячие и многие заводские жители не хотели отдавать своих детей учиться, так как не видели в этом для них пользы. Помимо этого представители духовенства и приказных считали горную службу менее выгодной, более трудной и тяжелой по сравнению со своими традиционными занятиями и противились обучению детей в заводских школах. Заводские жители также не хотели отдавать своих детей учиться, что было продиктовано главным образом недоверием к горной администрации[120].

Поэтому, чтобы привлечь учеников В.Н. Татищев приказал объявить населению о тех выгодах, которые даст их обучающимся школа. В наказе комиссару Уктусского завода Т. Бурцеву от 27 февраля 1721 года есть седьмая глава, названная "О школе" и там помимо прочего говорится, что следует "Обнадежить всех, что письмо умеющия, никогда в солдаты, матросы и другие невольныя службы отданы не будут, но сверх того всегда им большее пред другими жалованье дастся"[121].

С разрешения Берг-коллегии В.Н. Татищев установил рацион обучающимся в школах сиротам и детям бедных родителей по полтора пуда ржаной муки в месяц, а также по рублю в год на одежду. Для тех же учеников кто имел в год более десяти рублей, та же помощь за счет казны лишь на последней стадии обучения[122].

Первоначальная система горнозаводских школ насчитывала 5 ступеней:

1) Начальная (грамота, чтение, письмо)

2) арифметическая (геометрия, черчение, теоретические основы горного дела, топография и др.)

3) Немецкая, заключающаяся в изучении языка

4) латинская

5) рисовальная

В школы брали ребят 7-12 лет из семей чиновников, мастеровых и работных людей и готовили помощников механиков и других специалистов.

В появившиеся в 20-х годах училища зачисляли молодых людей 14-17 лет. Обучение было платным и длилось 4 года. На выходе ученики получали профессии уставщиков, мастеров, лаборантов, штейгеров и др.[123]

Но появление энергичного В.Н. Татищева было в штыки встречено Акинфием Демидовым. Дело в том, что Урал в это время переживал упадок и идеи о строении мощного завода на Исети, работающего в интересах казны могли подорвать монополию Демидовых в этом районе. Распоряжения В.Н. Татищева не могли не задевать интересы Демидовых: Татищев В.Н. потребовал от заводчиков регулярно платить десятину, вернуть всех мастеровых и работных людей, которые были сманены с казенных заводов, не рубить лес в приписанных к казенным заводам слободах и др.

Власти Берг-коллегии в подчинении которой находился В.Н. Татищев, Акинфий Никитич не признавал. Для него силу имели только документы, исходящие непосредственно от царя и подписанные его рукой.

Но дело не ограничивалось только игнорированием распоряжений - люди Демидова чинили всяческие препятствия нормальному функционированию казенных предприятий: Демидов поставил по некоторым дорогам заставы и не пропускал в Уктус рудоискателей; до смерти были забиты кнутами, плетьми и батогами крестьяне Уткинской слободы, помогавшие провести караван с казенным железом.

Конфликт нарастал, со стороны Демидовых были попытки уладить его дачей Татищеву взятки, которая не удалась и в итоге Демидовы подали жалобу на капитана, в апреле 1722 года во время встречи с Петром I А.Н. Демидов высказал все свои претензии[124]. Со слов В.И. де Генина, которого поставили решать эту тяжбу, часть обвинения А.Н. Демидова заключалось в следующем: "… О учинении застав, от которых Демидову в непривозе хлеба на заводах была превеликая нужда, и об отныне некоторой части ево… пристани, что на реке Чюсовой…"[125].

Но понятно, что выдвинутые претензии не были основной причиной по которой А.Н. Демидов так добивался отстранения В.Н. Татищева от уральских дел. Реальное положение вещей было означено выше, в основе, конечно лежала конкуренция между этими заводскими деятелями. Это подметил и В.И. Генин в своём письме Петру I в 1723 году: "Ему (Демидову) не очень мило, что вашего величества заводы станут здесь цвесть для того, чтоб он мог больше своего железа продавать, и цену положить как хотел, и работники б вольные все к нему на заводы шли, а не на ваши"[126].

В результате жалобы В.Н. Татищев был отстранен от руководства уральской промышленностью, его заменил В.И. Геннин.

На русскую службу В.И. Генин был завербован во время "Великого посольства". В 1697 году он был принят в оружейную палату и долгое время принимал активное участие в делах страны: во время Северной войны руководил возведение укреплений в Новгороде, участвовал во взятии Выборга и др. Голландец быстро поднимался по служебной лестнице, его успехи оценил Петр Великий и в 1713 году он получил должность Олонецкого коменданта и начальника Петровских, Повенецких и Кончеозерских заводов. Именно этот металлургический район в годы Северной войны был основным поставщиком оружия для русской армии[127].

Получив указание ехать на Урал, В.И. Геннин выдвинул ряд масштабных условий. Среди прочих были: "Чтоб я имел в Сибри полную мочь, дабы губернатор по моим требованиям не только послушен был, но всё то, что к строению заводов надобно, охотно и немедленно отправлял"; "Ежели мне понадобятца… от Никиты Демидова мастера или какие припасы, чтоб в даче оного был он послушен" и т.п.

В доношении в кабинет Петра от 22 апреля 1722 года В.И. Генин также представил список "мастеров и протчих служителей" с Олонецких заводов, которых считал нужным взять с собой на Урал, "без чего пробыть невозможно".

22 июля 1722 года генерал-майор и его спутники выдвинулись из Москвы водным путём и прибыли в Кунгур 2 октября 1722 года. Из Петербурга был привезен специалист по маркшейдерским и медеплавильным делам, два машинных и один лудильный мастер. В октябре на Урал прибыла и первая партия из 20-ти олонецких специалистов.

Свою деятельность на Урале генерал-майор начал с расширения Уктусского завода. Помимо этого для строящегося Екатеринбургского завода начали изготавливать литые и кованые инструменты, усовершенствовать домны и кричные горны[128].

Как и В.Н. Татищев В.И. Генин нелестно отозвался о состоянии казенных уральских заводов ("А на заводы сожалетельно смотреть… оные ныне весьма в худом порядке: первое, не в удобном месте построены и за умалением воды много прогулу бывает; второе, припасов мало; третье мастера самые бездельные и необученные"; "Прибыв я сюда, медные и железные вашего величества заводы нашел весма в худом состоянии…"[129]). Но при этом перспективы региона в промышленном плане и его природные условия оценены были довольно положительно: "… рек, руд, лесов… довольно и работники дешевы, так же и харчь не дорог…"; "… железные руды лежат великими обрывными гнездами и находятца почти наруже земли, оные же руды весьма преизрядны и прибыточны в плавлении на железо".

В связи с подобным положением дел В.И. Генин определил программу своих действий: "оные заводы мне надлежит исправить… вновь в хороших местах построить…"[130], "Усмотря пристойные места на реке Исете… определил вновь строить железные заводы"[131], одной из главных задач для реализации этих задумок было отлаживание системы управления промышленностью.

Как уже говорилось выше, в 1721 году В.Н. Татищевым было создано Сибирское горное ведомство, базировавшееся на Уктусском заводе.

Но Сибирское горное начальство не имело ни четкой структуры, ни нормативно утвержденных функций, ни делопроизводства ведущегося по регламенту.

Горное начальство было преобразовано в бергамт, затем в Сибирский обергамт и администрация была перенесена в недавно созданный Екатеринбург[132], по поводу которого он ещё 14 марта 1723 года пишет императрице Екатерине: "… Оную крепость и завод осмелился именовать… Катериненбурх, а заводы Катериненбурские, в память высркославного имяни вашего величества"[133].

В.И. Генин пытался создать на Урале систему, при которой бы лично на него возлагались бы только техническое и организационное управление предприятиями, а остальные вопросы - административно-полицейские, судебные, финансовые, делопроизводственные находились бы в ведении специальных чиновников, составляющих обергамент.

Генерал-майор разделял распространенный Петром в государственных учреждениях принцип коллегиального управления. В 1723 году была составлена табель, где значилось, что Сибирское вышнее начальство должны возглавлять директор и два ассесора (иностранец и русский).

К 1727 году Сибирский обергамент состоял из 4-ёх повытий: горное, заводское, земское, судное и две конторы - счетная и крепостная. В.И. Генин совеобразно подходил к отбору кадров в руководство обергамта. Характерной чертой кадровой политик Виллима Ивановича был предельный рационализм, критерием отбора служили наличие у кандидата квалификации и стремления её реализовать. Если соискатель этим условиям не удовлетворял, то Генин с ним не церемонился. Так, например, в 1723 году генерал-майор вынес саксонскому штеигеру Корсу вердикт: "за негодность отпустить". Или, например, известный горный деятель и рудокопный офицер Иоган - Фридрих Блиер, увлекшийся бумажной работой (начал "кабинетными письмами забавиться") тоже получил характеристику своего рода занятий: "от того заводы не будут размножены или руда медная копана".

В итоге, сложилась такая ситуация, когда по различным причинам достойных претендентов на место В.И. де Генина не было, а сам своё пребывание на Урале как длительное не рассматривал. Единственным человеком, который мог сменить Виллима Ивановича был В.Н. Татищев.

Один из способов пополнения рабочей силы В.И. Геннин видел в привлечении к горнозаводским делам раскольников. Вероятно, из-за своего иностранного происхождения и лютеранского вероисповедания, он равнодушно относился к религиозным конфликтам внутри православия и у него было нейтральное отношение к раскольникам[134]. Он привлекал их к работе на заводах и Урал пополнился выходцами из Олонецкого края, Московской и Нижегородской губерний[135]. Раскольники преимущественно занимались торговлей и поставкой различных материалов на заводы[136]. Но, несмотря, на лояльное отношение к старообрядцам, Генин преследовал тех из них кто занимался пропагандой своих религиозных идей. В мае 1724 года даже издан был указ в котором говорилось: "А ежели такие явятся, что приводить в свою веру иных будут или перекрещивать станут, то таких ловить и бить кнутом нещадно и посылать в вечную работу на каторгу с вырезанием ноздрей"[137].

Помимо этого как и при В.Н. Татищеве важное место занимал поиск работников непосредственно на Урале, и в связи с этим большую роль как и прежде играет профессиональное образование, инициированное еще В.Н. Татищевым.

Создавая Екатеринбург как центр горнозаводского Урала, В.И. Генин хотел сделать его и образовательным центром, распорядившись построить здесь две школы.

Несмотря на определенный вклад В.И. Генина в уральское образование, например, изготовление учебных инструментов (циркули, чертежные перья, линейки и др.) в то время, когда всё это из центра вести отказались, произошло количественное соглашение горнозаводских школ на Урале: были закрыты школы на Уктусском и Алапаевском заводах[138], В.И. Геннин перевел их в Екатеринбург. А существовавшая на Алапаевском заводе словесная школа была закрыта из-за недостатка преподавателей[139].

А вообще при генерал-майоре В.И. де Геннине система профессионального образования, заложенная ранее, существенных изменений не претерпела.

Генин понимал также преимущество вольнонаемного труда перед принудительным, но вскоре убедился, что в условиях господствующих в России крепостнических отношений рынок "вольных наемщиков" крайне скуден и не способен удовлетворить потребности масштабного, заводского строительства. В подобных обстоятельствах Виллим Иванович вынужден был ориентироваться прежде всего на расширение приписки к заводам уральских крестьян[140].

Знаменательным событием в период управления горной промышленностью Урала В.И. Гениным было начало строительства Екатеринбурга, о котором уже вскользь упоминалось. Этот город возник на базе Исетских заводов, идея о строительстве которых была еще у Татищева. Вероятно, Василий Никитич объяснил В.И. Генину еще во время дороги на Урал выгоды от постройки нового завода на этой реке, потому что в скором времени после прибытия в Кунгур генерал-майор писал заведующему горными делами берг-фохту Патрушеву, чтоб он начал заготовление леса для строительства нового предприятия[141]. Строительство началось в марте 1723 года, а все заводские и крепостные постройки были окончены в 1726 году[142]. С момента своего основания и чуть ли не весь XVIII век Екатеринбург переживал интенсивное городское строительство: в 1735 году здесь был учрежден монетный двор; в городе возникла крупная по тому времени промышленность по обработке камня (вазы, светильники, шкатулки и т.п.), а в конце XVIII века появилась череда заводов: гончарные, кожевенные, мыловаренные и другие[143].

Правление В.И. Генина на Урале продлилось до 1734 года, когда его сменил прибывший Татищев. К этому времени он уже был оправдан: обвинение Татищева в том, что он задерживал людей с продовольствием было опровергнуто: земские комиссары и представители таможенных застав заявили, что от Василия Никитича никогда таких распоряжений не поступало. Претензии о захвате пристани тоже оснований под собой не имели, так как земля где эта пристань находилась - издавна принадлежала государству, а не Демидовым[144].

Итак, Татищев снова получил в свои руки управление горными заводами. Он переименовывает бергамты в горные начальства[145], знакомится с обстановкой и в декабре 1734 года собирает совещание для выработки Горного устава, который должен был охватить все заводы Урала, поскольку и частные заводы подчинялись Обер-бергамту. Суть этого Устава сводилась к тому, что в управлении делами надо руководствоваться принципами коллегиальности ("всяк волен своё мнение объявить") [146]. Также В.Н. Татищев указывает на непорядки, имевшие место в других коллегиях этого времени, например на то, что часто вышестоящие чины принимают решение, не согласовывая его с нижестоящими, которые в свою очередь потом уже боятся высказаться. Помимо прочего Устав выступает ещё и против злоупотреблений пытками и казнями. Например, земский судья не мог никого пытать без извещения главного заводского управления и общего согласия[147].

Правительство горный Устав не одобрило, но несмотря многие его положения его особенно те, что усиливали контроль государства за частными предприятиями, были воплощены в жизнь[148].

В 1737 году В.Н. Татищев преобразовывает Сибирский обергамент в Канцелярию главного правления сибирскими горными заводами и в этом же году он был переведен на Южный Урал. Связано это было с попытками его противостоять стремлениям Бирона и саксонского камергера, обер-берг гауптман барона Курта Александра Шемберга (приближенного Э.И. Бирона) произвести "приватизацию" казенных заводов, поделить уральские богатства. Итак, в сентябре 1736 года все горные предприятия находящиеся в подчинении В.Н. Татищева (Заводы Урала, вятские заводы) были отданы К.А. Шембергу[149]. Последний владел предприятиями недолго и почти сразу же стал испытывать финансовые трудности. В 1739 году он не смог рассчитаться с казной за взятые для продажи 239 тысяч пудов железа и в 1742 году заводы были возвращены в казну за долги[150].

Так В.Н. Татищев оказался главой Оренбургской области и более с горнозаводским Уралом не был связан.

5 августа 1745 года умер Акинфий Демидов. Несмотря на преклонный возраст он решил посетить Урал и скончался в селе Ицкое устье[151]. Можно заключить, соглашаясь с Р. Порталем[152], что на нём закончилось время первопроходцев Урала (В.Н. Татищев, Н.Д. Демидов, его сын — Акинфий, В.И. де Геннин). Именно этим людям регион обязан появлением около 50 заводов (частных и казенных), становлением экономики, развитием инфраструктуры.

В 1745-1762 гг. на Урале активно действуют частные предприниматели. Помимо Демидовых в разработке металлов участвуют и Строгановы. Наряду с этим казенная промышленность находится в упадке. В 1760-е годы темпы промышленного роста Урала замедляются[153], а к началу XIX века уральская промышленность теряет своё былое значение и вытесняется с мирового рынка.

пятница, 27 сентября 2019 г.

Екатеринбургское

Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2003

Наталия Телетова

Памяти моей матери Ии Младовой


С Наталией Константиновной Телетовой и ее супругом Вадимом Петровичем Старком, председателем “Набоковского фонда”, я познакомился на юбилейной конференции по “Слову о полку Игореве” в Ярославле в августе 2000 года. Затем побывал у них в гостях в Петербурге. Наталия Константиновна окончила филологический факультет Уральского университета в 1955 году, специалист по зарубежной европейской литературе, преподавала несколько лет “зарубежку” и у нас, в своей “альма матер”.

Гостя в ее петербургской квартире, я был восхищен “екатеринбургским культом”, был потрясен основанными на тщательных исследованиях рассказами о большевистском терроре на Урале. По материнской линии Наталия Константиновна — из екатеринбургской интеллигентской семьи Младовых. Дед — о. Григорий (Алексеевич) Младов (1853—1909) — был екатеринбургским священником, преподавал в духовном училище. У него учился и знаменитый Антон Владимирович Карташев — наш земляк, профессор богословия, активный участник Религиозно-христианского общества в Петербурге, друг Мережковского и Гиппиус, крупный деятель конституционно-демократической партии, министр вероисповеданий во Временном правительстве, глава Политического совещания при генерале Юдениче, потом — председатель русского Национального комитета в Париже. Мать и сестра Карташева в Екатеринбурге дружили с семьей Младовых. Дядья Наталии Константиновны — Николай (литератор), Григорий (юрист) и Андрей (врач) — были примечательными фигурами в среде екатеринбургской интеллигенции.

Недавно я получил от Наталии Константиновны письмо, где говорится: “Выкорчевывание старой культуры в Свердловске прошло с необыкновенным тотальным размахом, так что немыми стоят и дома, и опустевшие после взрывов в 1930 года площади — в одну ночь все вертикали исчезли, и город как бы сплющился — так почувствовала мама, приехав к брату и сестре из Москвы, где училась (оперная певица)”.

С письмом — и предлагаемый рассказ. Часть его была напечатана в газете “Русская мысль” в Париже 25 октября 1991, при этом со многими досадными переделками и опечатками. Думается, не у меня одного вызовет искреннее почтение и само желание Наталии Константиновны, высказанное в письме: “Мне очень хотелось бы опубликоваться на родине мамы да и — почти что — моей”.

Андрей Комлев

Дом Ипатьевых в Свердловске снесли бульдозером в два дня, 5 и 6 сентября 1977 года. Стоял он на пологом и широком холме. Выше его располагалась только церковь Вознесения. Если выйти на крыльцо дома и смотреть на церковь, то дорога перед окнами, уходящая направо, чуть понижается к Главному проспекту — ныне, разумеется, улице Ленина. Налево, в сторону вокзала, более крутой спуск. Позади холм тоже довольно резко уходит вниз, к берегу реки Исети, вернее, широко разлившегося Исетского пруда. Официально снос дома объясняли тем, что нужно выпрямить улицу Карла Либкнехта — бывший Вознесенский проспект, так как троллейбусы и машины, идущие к вокзалу, спускаются под неудобным, опасным углом. Будущая дорога будто бы планировалась как раз там, где стоял Ипатьевский дом. Для правдоподобия снесли и все дома слева, до самого конца квартала, так что Дворец пионеров по ту сторону улицы стал возвышаться в полном одиночестве. Снесли и службы, и садики позади — всё, включая дома улицы Толмачева, бывшей Колобовской, проходившей у подножия холма со стороны пруда.

Прошло 13 лет. Голый скат с побитыми кирпичами и одинокий случайный тополь сбоку — вот все, что осталось от части двух параллельных улиц — Вознесенского проспекта и Колобовской. Прихватили и тихий Вознесенский переулок, сбегавший от церкви мимо дома Ипатьева, через Колобовскую, к берегу.

К концу 1924 — началу 1925 годов, о которых пойдет речь, жители покорились переименованиям — не только своих улиц, но и самого города. Именно в 1924 году Екатеринбург стал Свердловском.

Дом с мезонином в начале века принадлежал врачу Ивану Ивановичу Кикину, затем трем его дочерям. Предок владельцев дома на Колобовской был “дран кошками и сослан в Сибирь”, очевидно, находясь в родстве с казненным боярином Кикиным — верным царевичу Алексею Петровичу. Сестры гордились своим пращуром XVIII века, цитируя документ о нем. Две из них вышли замуж, разъехались. А потом произошла революция, начались “уплотнения”, и к Серафиме Ивановне вернулись ее сестры — уже немолодые вдовы Антонина и Лидия. Им оставили две комнаты, все остальное заселялось по воле коммунального хозяйства.

За Вознесенским переулком, в сторону Главного проспекта, по Колобовской, 40 прежде жил присяжный поверенный Дмитрий Михайлович Веселов — умница и оригинал. Дом его знал весь город — огромные круглые окна, обрамленные кокошниками самого необычного вида, запоминались. После разгрома улицы в 1977 году веселовские хоромы снесли и воспроизвели в другом месте города — для показа приезжим, ибо там учредили экскурсионное бюро.

Еще далее по Колобовской стояла обомшелая хибарка. До поры ее берегли. Это был остаток почтовой станции, где некогда меняли лошадей, направляясь в Сибирь. По легендам, в конце 1826 года останавливались тут и кибитки с “государственными преступниками” — теми, кого позже назвали декабристами. Хибарку снесли тоже.

Итак, на Колобовской, гранича с переулком, стоял до 1977 года милый дом трех сестер — горкомхоза после 1919 года. Все три были хорошими пианистками: в том екатеринбуржцам поспособствовал 1863 год, когда поляков ссылали и в Сибирь, и на Урал. Доброжелательство к этим “спецпереселенцам” XIX века сделало жизнь Фальковских и Тыминьских вполне приемлемой. Сослана была и одинокая женщина Бернгард-Тшаска, ставшая учительницей музыки. Бог весть какие дела или слова привели этих людей с далеких западных земель в Екатеринбург, но стали они здесь богаты, собрали деньги на костел св. Анны, близ которого и покоились к началу XX века старшие из них. Костел прекрасно замыкал собою перспективу Вознесенского проспекта.

Ученицами Бернгард-Тшаской были некогда и три сестры. Вдова горного инженера Лидия Ивановна Цервицкая рассказывала о юных годах, увлечении музыкой и свадебном подарке мужа — путешествии на лошадях в Петербург. Выехали, когда стала зимняя дорога. Целью был концерт Рубинштейна, ожидавшийся в январе или феврале. На концерте они присутствовали и, как принято было, сразу купили рояль, освященный маэстро. Считалось, что тугие клавиши нового рояля становились удобны для женских пальцев после игры Антона Григорьевича. Счастливых обладателей таких роялей было немного — ровно столько, сколько было концертов музыканта. По словам Лидии Ивановны, Рубинштейн нуждался каждый раз в новом инструменте, который с большой охотой и предоставляла фирма Беккера или Бехштейна.

Рояль прибыл в Екатеринбург на лошадях перед весенней распутицей, вскоре за своей обладательницей. Было это в начале восьмидесятых годов. Теперь он стоял в комнате Лидии Ивановны, облегчая существование сестер — они давали уроки музыки детям “нового класса”. Впрочем — и детям своих старых знакомых, немногие из которых таились еще в родном городе.

Среди груды нот, книг на черной крышке валялся и старый сибирский кот Котя, с неохотой перебиравшийся на диван во время музицирования. Иногда по вечерам в комнату Цервицкой приходили “бывшие”, и тогда мягкий свет из-под большого низкого абажура над обеденным столом перемещался в сторону, зажигались огни бра у рояля и лились звуки Impromptu Шопена (любимого Цервицкой), наполняя собою через раскрытые окна сад с одной стороны и вырываясь на улицу с другой.

Сад граничил с Ипатьевским. В щели забора виднелся белый каменный дом — дом купца Николая Ипатьева. Он отстоял от дороги недалеко и не имел перед собой тротуара. Как палаты бояр Романовых в Москве на Варварке, глядевшие со спуска на Москву-реку, так и Ипатьевский дом выходил своим высоким фасадом вниз, на Исеть.

Атмосфера покоя и гостеприимства окружала толстостенный дом. Хозяин строил его во времена Александра III, когда железная дорога связала Россию с зауральским краем — город строился за древним Уральским хребтом, и это отразилось в названии местности. Дом был кирпичный, беленый, только коричневая кровля, как шляпка белого гриба, заметно возвышалась над уступами стен. Жизнь уходила вглубь — в погреба и на простор покато спускающегося сада. Из уличных окон виднелась площадь и церковь Вознесения, колокольня которой уходила в небо, и крест ее можно было увидеть, только пригнувшись к подоконнику или выглянув из окна.

В нем к 1924 году располагалось какое-то незначительное учреждение, а в одной из комнат — музей. Название его история не сохранила, но, судя по названию прилегающей площади, — “Народной мести”. Экскурсанты могли спуститься в подвальный этаж, где демонстрировалось само место расстрела царской семьи. Музей этот, однако, вскоре был закрыт.

Слева, на другой стороне улицы, отодвигая все в городе на второй и третий план, высится и теперь дивный ампирный дворец, щедро прикрытый колоннадами, арками, забранными уральского чугунного кружева веерами. Теперь в нем — изгаженный и разрушающийся Дворец пионеров. Владельцы его неоднократно менялись. Богатый и далекий от столицы край во многом отличался от центральной России. Миллионеры-купцы были прежде всего свободными, не покорившимися церковным преследованиям старообрядцами. Екатеринбург и его уезд (губернской была Пермь) складывались в XVIII веке, но земледельцы тут не знали крепостного права. Богатство и чистота крестьянской жизни поражали путешественников, сравнивавших то, что они встречали здесь, со среднерусской деревней. Меценатами и носителями культуры в Екатеринбурге выступало не дворянство — дворян было немного, а купечество, духовенство, разночинная интеллигенция, по большей части учителя, врачи, инженеры.

С первой половины XIX века, плененные красотой и привольем, сюда ехали иностранцы: помимо католического костела выстроена была на Главном, уже немцами, кирха св. Петра. Сохранялись здания, построенные архитектором Михаилом Малаховым. Завершив обучение в Академии художеств в Петербурге, послужив в команде Воронихина, когда возводился Казанский собор, он посвятил себя затем уральскому городу. Умер он в своем ампирном особняке, и похоронили его на Новотихвинском монастырском кладбище. Могилу сровняли с землей в 20—30-е годы. Все следы кладбища, не без труда, были уничтожены: мраморные плиты пережгли на известь, а Александровский собор, возводившийся по проекту Малахова в честь царя — победителя Наполеона в Отечественной войне, был разрезан внутри на два этажа и стал частью краеведческого музея, главным корпусом которого стала Вознесенская церковь.

Однако лучший дворец города, что наискось от Ипатьевского дома, не сохранил имени архитектора. С конца XIX века он принадлежал баронам Меллер-Закомельским, откупившим акции многих уральских заводов — вместе с этим ампирным дворцом на Вознесенском проспекте. Ипатьевский же дом нес следы провинциального мавританского стиля, столь распространившегося в последние десятилетия XIX века. Тяжеловесное богатырское начало Александра III как бы заражало все вокруг.

Поселившись в доме, сестры старались пореже покидать отведенные им комнаты, так как в бывшем их доме кишели жильцы, присланные из коммунального хозяйства, — а оно умело подбирать кадры. В одну из комнат дома вселили Васю Леватных, в прошлом рабочего Верх-Исетского завода, горького пьяницу. С ним была супруга Катя и дочь лет пяти. Жена служила в “женотделе” — довольно таинственной организации, помогавшей, в частности, женщинам ее уровня устраиваться на работу, откуда увольняли “социально чуждый элемент”. Не интересовало, может ли малограмотная, но уже амбициозная особа заведовать библиотекой, воспитывать и обучать детей и т.п.

Что касается Васи, то никто не знал, где он служит, да и интерес к нему подавлялся в самом зародыше ужасом к его недавнему прошлому, о чем чуть далее. Дочь, по-уральски окающая, на вопрос вежливых дам-хозяек: “Деточка, а что это киса мяукает? — (сцена во дворе, где чья-то кошка) — с серьезностью многоопытной женщины: “Ей кОта надо”. Рядом с семейством Леватных — еще одно, с заводов, у них ребенок лет четырех. Те же дамы: “А как же тебя зовут?” Мальчик, исподлобья: “Вот всОжу нОж — От по саму рукОятку…”

В этот густо заселенный и хорошо заряженный классовой ненавистью, на глазах ветшающий дом летом 1924 года и попали две сестры, Серафима и Ия, вернувшиеся из Сибири беженки, не доехавшие до Харбина, потому что в Верхнеудинске у старшей случился тиф. Пока она поправлялась, граница оказалась уже закрытой. Да и не было полной уверенности, что следует уезжать, что нельзя уйти в себя и как-то пережить большевиков. Что они рухнут — сомнений не было. И тогда может пригодиться и их служение дорогой России, родному Екатеринбургу. Были они молоды.

Кикины встретили сестер любовно: незнакомые в той, бывшей жизни, они с полуслова сошлись — слишком явственно враждебны были “два мира”, как выразился писатель Зазубрин, назвав так свой роман. Но поселить беженок — бездомных, скрывавших свою достаточно известную и уважаемую в городе фамилию, — было негде. Имелся лишь проходной широкий коридорчик перед дверью Васи. И сестры — и те и другие — решились. Из узлов, приехавших с беженками, вытащена была большая и плотная скатерть. Ею затянули проход к комнате Васи. Образовался некий закуток, где встали две кровати и столик между.

Вася возвращался поздно и не всегда. Раздавался неровный переступ его сапог по лестнице. Затем скрип и удар двери. Затем шорох руки, шарящей по стене, и наконец пьяное урчание: “БарОшни тута…” Барышни замирали в страхе, но ублаготворенный выпитым Вася следовал далее. Из-за стенки раздавался повторяющийся диалог: “Вася, и что ты опять кричишь? И не время, и не место!” — “Правильно, Катя, и не время, и не место…” Тогда Симочка и Ия могли спокойно заснуть за щитом скатерти.

А теперь — о прошлом Васи. Многое о нем стало понятно сразу — по виду, языку. Справедливо полагали, что он с ВИЗа (как стали называть Верх-Исетский завод), поставлявшего Екатеринбургу людей, мягко говоря, радикального типа. Оттуда был Ермаков, хваставший своим первенством при расстреле царской семьи. Визовский парень — понятие, не требующее объяснений и теперь, в конце XX века.

Дальнейшая биография жильца сначала была неизвестна. Но через несколько дней после вселения Васиного семейства Катя устроила стирку. Белье развесила во дворе. Выглянув в окно, сестры начали креститься: пододеяльники, простыни, наволочки и полотенца имели вышитые белой гладью метки. Это был искусно сделанный герб императорской семьи.

…Когда в мае 1918 года из Тобольска привезли членов несчастной семьи, дом Ипатьевых был пуст. Отец умер, а сыновья — Николай и Владимир — давно покинули родное гнездо. Николай имел славу хорошего инженера, а Владимир, вскоре ставший европейской знаменитостью, был крупнейшим химиком, жил в столице и имел звание академика Императорской Академии наук. Известно, что в конце 20-х годов товарищ Сталин вынудил его просить убежища за границей, где он и умер в 1952 году, прославив как свое имя, так и родину, о чем по сию пору в городе на Исети мало кому известно.

Романовых поселили в национализированном доме Ипатьевых, в подвале которого менее чем через три месяца убили семерых из семьи и четверых из их окружения, оставшихся им верными. Но эти месяцы взволнованные и подавленные екатеринбуржцы, среди которых шли аресты и расстрелы, о заключенных мало что знали. Священников, еще живых, не пускали. Прорывались несколько раз монахини или монастырские служки Новотихвинского монастыря — передать еды, скорее символизировавшей память и соболезнование. Их матушка, игуменья Магдалина, сама была в тюрьме.

Главным охранником был Авдеев, из местных большевиков, которого царь прозвал Лупоглазым. Тупой болван, с нагло выкаченными глазами, позволявший себе и своей команде и обыски в комнатах, и окрики, и словечки вослед… Но позже стало хуже — Екатеринбург стоял на пути движения сибирских войск, подбиравшихся к нему с юга, востока и запада. Тогда охрана поручена была Якову Михайловичу Юровскому — пришлецу, единомышленнику своего московского тезки (Свердлова), чей приказ и суждено было ему с охотою выполнить в час ночи 17 июля — за восемь суток до освобождения города казаками и чехами.

Притеснения стали особенно изощренными, и “гражданин Романов”, как называли царя охранники, прекратил записи в своем дневнике, хранимом под подушкой. Мальчик больше лежал, царица, осенив проемы окон знаками Свасты, богини света, старалась таким образом уберечь дорогих и себя от Зла. Покидать освященное пространство ей не хотелось. Но государь и дочери охотно пользовались разрешением недолго погулять по двору и саду, где красноармейцы расставлялись вдоль заборов — и в переулок, и в сад Кикиных.

Обычно государь выходил с одной из дочерей — более всего любил он лукавую, шутливую и очаровательную Татьяну, умолившую отца не отдавать ее за японского принца, к ней сватавшегося незадолго до трагедии. Об этом рассказывал друзьям в родном Екатеринбурге Антон Владимирович Карташев, духовник великих княжон и их учитель, впоследствии замечательный историк русской церкви, парижский эмигрант. И хотя брак этот по политическим причинам был России очень нужен, не было мужества принудить девочку против ее воли, против чувства. Ей нравился офицер охраны — она кружила головы и раненным офицерам, за которыми ходили до изнеможения все пять августейших сестер милосердия — мать и дочери. Как жалел, верно, отец, что не настоял на этом браке, не спас от унижений и глумления особо подобранных охранников в доме спецназначения. (Термины уже родились. И особые, и специальные, и чрезвычайные — в сокращениях до одной буквы или корня слова: ЧОН, ЧК, спецназ, Особотдел и т.п.) Думал ли, догадывался ли он о судьбе семьи? Молился истово, был прост со всеми, был смиренен, так что и оскорбить его было трудно. В Тобольске пилил и колол дрова, чистил снег. Здесь, в Ипатьевском доме, работать ему почти не давали. Выходя гулять по дорожке сада, государь говорил с великой княжной по-французски — лишь так уходил от наглости охранников, глядевших в рот идущим. Одни девочки выйти боялись.

Потом, ужасаясь уже свершенному злодейству, сестры Кикины шепотом рассказывали Симочке и Ие, как пробирались к забору и, спрятавшись в буйных зарослях малины, караулили у щелочки меж досками час прогулки. Там, за забором, была скамейка в конце аллейки, откуда можно было слышать даже отдельные слова и негромкий смех девушек. Между скамейкой и замершей у забора женщиной оказывался иногда охранник. Особое мучительство достигалось тем, что заключенных ни на минуту не оставляли наедине с природой, не давали отдохнуть от насмешливого взгляда попки, чувствовавшего свое классовое превосходство над пленниками.

Лидия Ивановна вспоминала, как напрягалась она, чтобы не хрустнуть веткой сухой малины, не переступить, не вздохнуть громко. Однажды ей удалось проделать щель пошире, и она смотрела и смотрела на человека, столько раз виденного на страницах книг, журналов, но теперь постаревшего, в мягкой куртке вместо мундира, унизанного регалиями. И тут раздался сиплый крик красноармейца: “Ты куда это лезешь?” Она не помнила, как умчалась в дом, в страхе ожидая последствий, экзекуции или, точнее, ареста и расстрела. (Заметим, что за город отвозили партиями, а одиночных стреляли у стены тюрьмы — той же тюрьмы, что и теперь, славившейся в 30 — 60-е годы особенно тяжелыми условиями. У стены застрелили екатеринбургского дьякона Лушникова, отделенных от семейства Романовых и верных им Илью Леонидовича Татищева, кн. Василия Александровича Долгорукова.)

Караульный на Цервицкую не пожаловался, она уцелела.

Перед гибелью царской семьи и сразу после строгости усилились. Объявления, расклеенные по городу, сообщали, что Николай расстрелян, а семья эвакуирована. Ни караульных, ни кого-либо в опустевшем саду более не появлялось… Подавленность жителей стала, однако, сменяться надеждой: все громче слышны были пушки, особенно по ночам. Красноармейцы заходили в дома побогаче, грабили среди бела дня. Но чувствовалось, что это судороги, что дни красных сочтены. Знаменитый в городе большевик Паша Быков бежал, переодевшись в женское платье, прочие растворялись, улицы были пустынны. Сестры-беженки в 1918 году еще жили в своем доме, в другой части города. Теперь, вспоминая ту великую радость, рассказывали они Кикиным, как пушечная пальба, раздававшаяся с юга, под утро затихла.

— Господи, дождались! — Ия выбежала в сад, стала рвать махровые алые маки. Их братья скрывались в деревне у крестьян, так как красные брали интеллигенцию — и заложниками, и просто так, для уничтожения “чуждого элемента”. Тихо приоткрыли ставни на одном уличном окне — мерный цокот копыт по булыжнику. Ехали неспешно рядами казаки. Шел полк Оренбургского войска. Целый сноп бросила она под копыта кивающих лошадок. Казаки улыбались, благодарили. Распахивали двери, выбегали люди из соседних домов, пытались целовать руки. Конница шла и шла по Уктусской улице, к центру города. Вослед казакам вскоре появились телеги — крестьяне везли товары на базар. Блокада кончилась, оставив в памяти шараду: “Как только появляются товарищи, так тотчас товар — ищи!”

Занимался безоблачный жаркий день. Справа ударили колокола, благовествовавшие об освобождении. И серебряный звон из Екатерининского собора, и могучий низкий Златоустовского, и Богоявленского кафедрального. Наверное, звонили и у Вознесения — но он стоял далее других. И должен был быть сумрачнее — с его высокой колокольни виделось, как воровской ночью неделю назад грузили залитые кровью тела, крыли брезентом и увозили, чтобы рубить на части, обливать кислотой и керосином, и жечь, и кидать в шахту, а потом вынимать и закапывать туда, где и сейчас сплющены останки живших в Ипатьевском доме.

Ия вспоминала это 25 июля 1918 года со слезами, “три сестры” вторили ей, перебивали, рассказывали, как по Колобовской и Вознесенскому от вокзала в тот же день шли солдаты Шадринского полка, бывшие екатеринбургские гимназисты, а теперь герои, потерявшие многих товарищей. Шли и ехали чехи со своим легендарным генералом Гайдой. Всем вспоминалась деталь, которая провинциалов совершенно озадачила: Гайда носил в одном ухе серьгу. (Старик Гайда будет много лет спустя, в конце 40-х годов, расстрелян советскими у себя на родине). После освобождения Радола Гайда скончался (данные БСЭ, согласно которым он был казнён, ошибочны); похоронен на православном участке Ольшанского кладбища — Прим. ArtOleg)

Ключи от дома Ипатьевых сторож передал коменданту города 26 июля. Внутри обнаружился крайний беспорядок. Валялась икона Абалакской Божьей Матери с надписью на обороте: “Дорогой Татьяне благословение на 12 янв. 1918 г. Тобольск. Папа и мама”. Стоял киот с иконой Георгия Победоносца. Сохранились какие-то книги, мебель, несколько пронумерованных чемоданов, трехколесная коляска Алексея. Сообщалось об этом в местной газете 8 августа: было видно, что белые еще не догадывались о гибели всей семьи, еще надеялись встретить кого-то в живых. Через несколько месяцев та же “Уральская жизнь” сообщала, что “Управление начальника инженеров Сибирской Армии помещается в доме Ипатьева по Вознесенскому проспекту”. Дом был занят под учреждение.

31 июля были похороны восемнадцати заложников, расстрелянных красными в ночь с 28 на 29 июня в отместку за погибшего в бою комиссара Ивана Малышева. Тела, слегка присыпанные землей, нашли на свалке у станции Екатеринбург-2. Гробы с останками несли на руках. Среди погибших был известный в городе инженер Александр Иванович Фаддеев и два матроса с императорского “Штандарта”, находившиеся при больном, часто беспомощном наследнике. Их взяли из Ипатьевского дома за месяц до трагедии. Это были Иван Дмитриевич Седнев и Клементий Григорьевич Нагорный.

Когда огромная процессия двигалась по Главному проспекту, началась невиданная гроза: черное облако прорезалось яростными стрелами молний. Ударил град — выбило все стекла в окнах, уничтожило посадки в садах и огородах ледяными шарами с голубиное яйцо. Что значила эта гроза — гнев за содеянное? предсказание новых бед? В памяти слились горе похорон и эта апокалиптическая гроза.

Прошел почти год. Наступило 13 июля 1919 года, когда город был сдан красным. Сдан опустевший: кто однажды сталкивался с большевиками, во второй раз панически бежал от такого “рандеву”. А в дом Кикиных, трех перепуганных сестер, решивших все же остаться в Екатеринбурге, пришел и поселился Вася.

После той первой стирки сестры всё поняли. Со свойственным большевикам цинизмом Вася, участвовавший в команде убийц, поселен был по соседству, так что имущество, разделенное охраной, где-то спрятанное на год, вернулось вместе с Васей к месту, где оно теперь служило своим новым владельцем.

Вася не был зол, скоре даже добродушен, но примитивность его была такова, что проблемы моральные перед ним даже не вставали, спрашивать с него как с человека было нельзя. И никто — ни он, ни другие — ни о чем не заговаривали. Пил он неустанно, и, быть может, в этом просвечивало нечто, подобное совести, которую он глушил. Его боялись, хотя без приказа хозяина он, видимо, был неопасен.

Имя его удалось встретить у Касвинова — в числе двадцати двух расстрелыциков. Назван он и в солженицынском томе ИНРИ “Урал и Прикамье, ноябрь 1917 — январь 1919” (Париж, 1982, с.77). Приводится рассказ большевика А.И. Медведева о подавлении мятежа в г. Невьянске 12—17 июня 1918 года. В подавлении участвовал отряд верхисетских резервистов. Один из них — Василий Ливадных. Надо полагать, что малограмотность несколько преобразила фамилию коллеги этого мемуариста.

Конец Васи был предопределен свыше. С него спрашивалось по-крупному, по иудиному счету. Наступила весна 1925 года. Страстная суббота приходилась на 5 апреля по старому стилю. Предстоящая Пасха была надеждой на Воскресение, была праздником-противостоянием. Теплый, безветреный день кончался. Сестры-беженки по старому обычаю испекли “в футляре” из ржаного теста окорок и поставили в чулан на полку — остывать. Садилось солнце, и пора было накрывать стол — у хозяек. А потом идти в церковь. Ия зашла в чулан. Каким-то грубым орудием из середины окорока выхвачен был большой кус. Зайдя к хозяйкам, она стала возмущаться: ну что за мерзость! И тут с улицы раздался крик:

— Тонет, тонет, смотрите!

Из окна увидели, как Вася, нажравшись и, видимо, унося часть добычи с собой, пытался перебраться на другой берег Исети по потемневшему, треснувшему тут и там льду. Левее стоял мост, но так было короче. Льдины расступались, и он карабкался и снова падал в черную воду, чтобы скрыться вскоре навсегда. Воскресение уже не застало в живых товарища Василия Леватных. Отчество его пропало, кажется, вместе со сгинувшим телом.

Петербург, август 1991 г.

четверг, 26 сентября 2019 г.

ДЕЛО — ТАБАК: от «ПРИМЫ» до РЕЙВА

Табачная фабрика появилась в 1942 году: в Свердловск из оккупированного Кременчуга (Украина) были эвакуированы машины. Производство разместили в самом центре города – в здании на месте нынешнего ЦУМа (переулок Банковский, на фото). Фабрика была в кратчайшие сроки восстановлена, и, уже в 1942 году, на ней было произведено 700 тонн курительного табака и более 1 тонны махорки.



Предприятие быстро набирала обороты — к началу 1950-х на нём уже выпускались первые сигареты. Фабрика закупила гильзовые и папиросо-набивные машины, пачечно-укладочные автоматы, и, постепенно, снижала долю ручного труда на производстве.
Но, в 1960 году произошёл пожар, в котором был полностью уничтожен основной производственный корпус, частично пострадало оборудование . 



Тогда под фабрику были выделены площади на ул. Самолётной, 55. Здесь строителями СУ-11 треста «Свердловскхимстрой» были построены новые корпуса. В новых цехах табачной фабрики наладчиками были запущены в производство машины отечественного и немецкого производства. Высокопроизводительную линию для изготовления и упаковки сигарет приобрели у итало-американской фирмы «Сасиб». Таких автоматических линий в Союзе было всего две — в Свердловске и во Фрунзе (ныне — Бишкек). Предприятие было на пике популярности своей продукции, сырьё закупали в 26 странах мира, среди которых были Индия и Индонезия.

Но, в 2000-х на производстве стали возникать проблемы, связанные с изменением спроса на рынке и государственной политикой в области акцизов. Всё это привело к закрытию единственного в Уральском федеральном округе производителя табака (производство сигарет было перенесено в Брянскую область) .


В то же время, на Самолётной улице в заброшенном ангаре городской табачной фабрике был открыт первый рейв-клуб города «Табакерка», общей площадью в 2000 квадратных метров с танцевальной площадкой на 1500 человек.



Церковная жизнь Екатеринбурга с конца XIX века по 1960 год

Электронная выставка ГКУСО ГАСО:
Церковная жизнь Екатеринбурга с конца XIX века по 1960 год


среда, 25 сентября 2019 г.

Кафедральный собор под выставку

Газетные вырезки

"Уральский рабочий" от 31 января 1930 года.

КАФЕДРАЛЬНЫЙ СОБОР ПОД ВЫСТАВКУ.
16 января в Свердловске закрыт кафедральный собор. В настоящее время внутри собора идут работы по очистке стен от икон и по подготовке помещения для устройства в нем ярмарочной выставки.
На снимке — правая сторона разобранного алтаря, перегородка уже снята, идет уборка внутренних икон и крестов.


Фото отсюда



четверг, 19 сентября 2019 г.

«Большой поход Гумбольдта: Урал». Часть 1: Екатеринбург

Документальный фильм (Россия, 2019)

«Большой поход» отправляется по следам экспедиции Александра Гумбольдта!

Александр Гумбольдт принадлежал к числу наиболее одаренных и талантливых естествоиспытателей XIX века. Он родился в Берлине в 1769 году. За многолетнюю жизнь ученый написал более 600 трудов по разным вопросам естествознания. Его громадное научное наследие является одним из наиболее весомых из когда-либо и кем-либо созданных.

В конце 20-х годов позапрошлого столетия русское правительство пригласило Гумбольдта посетить Россию, и в частности Уральский горнопромышленный район. Учёный ещё раньше мечтал побывать на Урале и во внутренних районах Азии. Разумеется, он с воодушевлением принял предложение, и в 1829 году такая поездка состоялась.

В течение первой недели пребывания в Екатеринбурге Гумбольдт и его спутники посетили Шабровские и Березовские рудники, Верх-Исетский завод, Горнощитское месторождение мрамора, а также Гумешевский медный рудник и тамошнее месторождение малахита. 13 июня они отправились в десятидневную поездку на Северный Урал до Богословского завода. По пути осмотрели Невьянский и Нижнетагильский заводы, гору Благодать, платиновые россыпи, район Конжаковского Камня и некоторые другие объекты. Во время этой поездки Гумбольдт обратил внимание на значительные отклонения магнитной стрелки. Учёный правильно заключил, что это связано с неизвестными ещё залежами железных руд на восточном склоне Урала.

Программа создана при финансовой поддержке Русского географического общества.



вторник, 17 сентября 2019 г.

Кладбище в Зеленой Роще признали памятником

Проект реконструкции придется менять


За работами будут следить в особом режиме.


Добавьте подпись
Кладбище в Зеленой Роще официально признали объектом археологического наследия. Управление госохраны объектов культурного наследия Свердловской области опубликовало информацию о том, что, согласно генплану Екатеринбурга 1856 года, часть территории парка занимало городское кладбище.

Внутреннее монастырское кладбище было расположено вокруг собора Александра Невского в пределах монастырской ограды Ново-Тихвинского женского монастыря. Кладбище постепенно разрасталось, во второй половине ХIХ — начале ХХ века оно распространилось на всю северную часть монастыря и вышло за его пределы к западу. После этого кладбище занимало всю северную территорию Зеленой Рощи.

В парке планировалась реконструкция, но в июле администрация Екатеринбурга не согласовала работы с Управлением госохраны объектов культурного наследия. Сейчас из-за кладбища готовится новый проект реконструкции.

— В этом году реконструкция будет производиться в южной части Зеленой Рощи, до кладбища не дойдут, но в любом случае все работы будут проводиться после разработки раздела по обеспечению сохранности выявленного объекта культурного наследия, — рассказали Е1.RU в Управлении госохраны ОКН. — После того как они разработают, получат положительное заключение ГИКЭ, направят нам, у нас будет 15 рабочих дней на сайте на общественное обсуждение. В дальнейшем при проведении работ на участке будет проводиться археологическое наблюдение — все работы будут проходить в присутствии археолога.

В ноябре 2018 года мы писали, что на территории Ново-Тихвинского монастыря находится древний склеп с останками младенцев. Но на самом деле кладбище занимало куда большую территорию. Его историю мы подробно рассказывали.


Фото: Ирина ПЕДАШ / facebook.com; Марина МИТРОХИНА

Источник

суббота, 7 сентября 2019 г.

Фестиваль «ЦАРСКИЙ МОСТЪ 2019»

Совсем скоро! Фестиваль "Царский мостЪ 2019"!
Уже можно познакомиться с программой.
Как всегда, ждём на фестивале всех, любящих наш город и интересующихся его историей.
Информация будет дополняться, следите за обновлениями.

Когда мы проводили первые фестивали "Царский мост", нам несколько раз доводилось сталкиваться с отзывами тех, кто узнал о событии слишком поздно и не успел попасть на мероприятия, многие из которых не предполагают повторов.
Нам очень хочется, чтобы в этом году о фестивале узнали все, кому дорог наш город и его история.

Пожалуйста, помогите нам распространить информацию, сделайте репост афиши и программы фестиваля!


Иоанно-Предтеченская церковь на Ивановском кладбище. 1942 г.

Свердловск. Иоанно-Предтеченская церковь на Ивановском кладбище. 1942 г.

Фото 1: Иоанно-Предтеченская кладбищенская церковь в г. Свердловске. Примерно 1942 г.



Фото 2: В Иоанно-Предтеченской церкви г. Свердловска во время причащения верующих Великим постом 1942 г. На амвоне, по всей видимости, — настоятель прот. Н. Адриановский (ил. из: Адриановский Н., протоиерей. Письмо из Свердловска. С. 191–195)



~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

ЕГО БЛАЖЕНСТВУ, БЛАЖЕННЕЙШЕМУ СЕРГИЮ, ПАТРИАРШЕМУ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЮ, МИТРОПОЛИТУ МОСКОВСКОМУ И КОЛОМЕНСКОМУ
(ПИСЬМО ИЗ СВЕРДЛОВСКА)


В ПЕРВЫЕ дни войны перед нами, верующими г. Свердловска, возник вопрос: «Как Церковь должна помогать родине?», «Какие она должна принимать меры, чтобы помочь армии разгромить ненавистного фашистского врага?» Все мы очень хорошо знаем историю, а она нас учит, что немцы неоднократно посягали на Русь, посягали на нашу независимость и свободу, но каждый раз встречали упорное сопротивление русского народа и терпели поражения. Русская Православная Церковь во дни нашествия врагов играла немалую роль. Она благословляла русских людей на подвиги для защиты своего отечества, своей веры и этим способствовала поражению врагов.

Верующие патриоты-свердловцы с большим облегчением вздохнули, получив от Вашего Блаженства воззвание «К пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» и молитву о даровании победы русскому воинству. Воззвание повело за собой Русскую Церковь и, в частности, свердловскую, так как в нем ясно определяются обязанности как пастыря, так и пасомых в деле общего участия в разгроме фашистской нечисти.

Выполняя волю Вашего Блаженства, я, как пастырь объединенной общины Свердловска, прочитал воззвание в церкви. Простые, для всех понятные, слова, от которых веет мудростью и искренностью большого русского патриота, произвели на верующих громадное впечатление. Верующие поняли, что их долг — быть непосредственными участниками в защите родины, ее независимости и веры.

Что же касается содержания молитвы о даровании победы, то сообщаю от себя и от своих пасомых: эту молитву мы не можем читать и слушать без слез умиления. Каждая фраза, каждое слово входят в сердце верующего.

Прот. Николай Адриановский 
(Семейный архив С. Абакуменко)
9.8.1895 - 29.7.1957
 Воззвание и молитвы мною читаются в каждый праздничный день, но я считаю, что этого недостаточно. Пастырю необходимо разъяснять верующим содержание воззвания. На нас, пастырей, воззванием возлагается громадная ответственность перед Богом и перед родиной за своих пасомых. Эту обязанность пастыря я, недостойный, по своим силам принимаю. Я прилагаю все усилия для разъяснения обязанностей, возложенных святой Церковью на каждого христианина в происходящих мировых событиях. Мы денно и нощно молимся о даровании победы русскому воинству. Мною произносятся поучения, ведутся беседы с верующими, которым я, по пастырскому долгу, разъясняю смысл происходящих событий, допущенных волей Всевышнего, для того чтобы покарать коричневых изуверов. Цель фашизма — поработить весь мир. Всех людей, кроме немцев, сделать рабами, уничтожить Православную Церковь и веру. Мы уже знаем, что подлые гитлеровцы,

для достижения своих адских планов, ни перед чем не останавливаются. У них нет ни морали, ни чести, они разрушают наши храмы, убивают наше духовенство, зверски издеваются над нашими людьми, мучают и убивают беззащитных людей, стариков и женщин.

Все мои поучения среди верующих дают благоприятные результаты, но считаю себя обязанным перед Богом и родиной не ослаблять своей работы, а, наоборот, усиливать ее, ибо враг еще не добит, он в зверином разъярении скрежещет волчьими челюстями.

Верующие Свердловска не остались безучастными к делу обороны страны, они помогают каждый чем может, — кто работой на помощь фронту, кто жертвует для доблестной Красной Армии разные вещи, в церквах производятся сборы и отчисления в фонд обороны.

Мне как пастырю приходилось иметь разговор с верующими, и в том числе с матерями.

Что такое русская мать? Сердце русской матери благородно, оно полно теплой любви к сородичам, но вместе с тем оно клокочет вулканом ненависти к врагам родины, задумавшим ее покорить.

При выполнении своих пастырских обязанностей мне пришлось быть свидетелем, как одна мать провожала своего единственного сына в армию на защиту отечества. Другая обращалась ко мне с просьбой совершить панихиду по геройски погибшему на поле битвы ее единственному сыну. На лице матери я не видел ни ропота, ни недовольства, я видел только печальные глаза, покорные воле Божией. Такова русская мать. Она для блага родины не щадит сына, вскормленного ее молоком. Разве можно победить таких людей?

Считаю, что каждый пастырь обязан вести в своем приходе, среди своих пасомых, работу, полезную для родины, имея две цели: первое — создать спокойствие тыла и второе — помочь фронту для скорейшего уничтожения фашистских извергов.

«Молчаливость пастыря — измена родине», — эти золотые слова Вашего Блаженства каждый должен знать. Всякая измена своему отечеству карается на земле людьми и в будущем карается Богом.

Нас, пастырей, еще более воодушевляет последнее распоряжение Вашего Блаженства о прочтении текста телеграммы из Каира от Патриарха Александрийского Христофора. Мною в день праздника Входа Господня во Иерусалим были зачитаны Ваши распоряжения, отслужен молебен о даровании победы русскому воинству с провозглашением многолетия Патриаршему Местоблюстителю Митрополиту Сергию, Патриарху Православной Александрийской Церкви Христофору, русскому воинству и всем православным христианам. Меня и верующих Свердловска радует и воодушевляет это событие. Мы благодарим Вас, Милостивейший Архипастырь и Отец, за Ваше мудрое руководство Русской Православной Христовой Церковью. Мы не одиноки, есть еще молитвенники за нас и за нашу победу над силами ада.

Я, недостойный, призываю всех пастырей Русской Церкви в своей деятельности руководствоваться, как настольной книгой, воззванием Вашего Блаженства от 22 июня 1941 года, в котором ясно начертаны обязанности пастыря и пасомых перед родиной. Мы должны работать, не успокаиваясь на достигнутых результатах, а если будет угодно Богу, умереть за паству или вместе с паствой. Не будем ждать какой-либо земной славы, умрем, но не дадим своей святыни на попрание псам, не дадим уничтожать храмы, убивать невинных людей. И на этот раз Господь поможет одолеть и ниспровергнуть врага.







6 апреля 1942 года. Понедельник св. Пасхи.



Источники:


четверг, 5 сентября 2019 г.

Дно Екатеринбурга / Профосмотр

Дно Екатеринбурга. 
Мало кто знает, что самая низкая точка города находится на станции метро Уральская. 

Историк Татьяна Мосунова проводит профосмотр уральской столицы.

В первой серии эксперт все досконально узнала про екатеринбургскую подземку. Например, о том, почему со станции нет прямого входа в вокзал.


вторник, 3 сентября 2019 г.

Первая презентация Особняка Миллера городским сообществам

Цель проекта – восстановление объекта культурного наследия как исторической и архитектурной ценности для города. Создание открытого пространства для горожан.



Если у вас есть вопросы или предложения, свяжитесь с Ильдаром: https://www.facebook.com/ihabiway 

Презентация проекта со сцены Ночи городских инициатив - 2019 http://uralcitizen.ru/night2019 https://vk.com/urbanight




воскресенье, 1 сентября 2019 г.

Субботник на Ивановском кладбище. Безымянная могила с оградой костела

Кладбища Екатеринбурга

Участники сообщества Кладбища Екатеринбурга прибрались на безымянной могиле и покрасили чугунные столбы. Примечательно, что надгробным памятником на этой могиле является один из пилонов ворот и столбы от ограды католического костела святой Анны.
Фото: было - стало 2019 г.
. . .
Подробнее об этом памятнике-пилоне: https://art-oleg.blogspot.com/2019/02/blog-post_11.html